Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик. Части 1-20

А насчет сторожей, вольному – воля. Ты – Воин, тебе и думать, какие порядки у себя в отряде устанавливать. – В голосе деда слышится интонация, с которой разговаривают с упрямым ребенком, лишь бы не капризничал. – Только со двора пусть не ходят.

– Кстати, а почему вы постоянно называете меня Воином? Я такой же, как и остальные, только погоны со звездочками. Да и помимо меня здесь еще трое офицеров.

– А ты думаешь, что случайно сюда попал, на ЭТУ войну, в ЭТО время?.. – Взгляд старика становится каким-то особенным, в глазах появляется завораживающая, засасывающая неизвестно куда бездна, и лишь спустя несколько мгновений до меня доходит суть сказанного!.. Но как?!.. Мартьяныч между тем возвращается в образ деревенского знахаря и продолжает, как ни в чем не бывало. – … Потому, что тебе на роду написано воевать, быть воином, защитником. Тот же сибиряк, с которым ты пришел, может и стреляет получше, да только он – охотник, лесовик. С людьми воюет по обязанности. Вот есть у тебя в отряде двое казаков, так они – тоже воины… Ты же… Ладно, потом как-нибудь… В общем, ежели не коробит тебя это слово, не обращай внимания, мне так удобней…

Насчет завтра уйти, – погодь, посмотрим, как ночь пройдет. Может ведь статься и так, что отседова выйдете, и на германцев сразу напоретесь. Ни мне, ни вам этого не надобно… В общем, отдыхайте пока, утро вечера мудренее. Так ведь в народе говорят…

Остаток дня был занят обычными армейскими мелочами, – оружие там почистить, портянки выполоскать в небольшой заводи под присмотром кого-то рыжего, изредка мелькающего в сосновых кронах, себя в порядок привести. Туда же пришла и Анна Сергеевна с очередным неотложным делом – бинты постирать. Подождав, пока я закончу бритье, подсела рядом на песочек и устроила митинг на тему «Я остаюсь здесь учиться!». После огромного числа аргументов, вываленных на мою бедную голову в течение пяти минут, пришлось согласиться, чтобы не стать врагом номер один для этой шаровой молнии в юбке. Кстати, пока была в солдатской форме, вела себя нормально, как только переоделась в платье, откуда только все взялось? Короче, девушка взрослая, упрямая, пусть за свои поступки сама и отвечает. Тем более, что чисто интуитивно, без какого-то логического обоснования, чувствую, что ей действительно лучше остаться здесь… Или это опять проделки экстрасенса Мартьяныча?.. Блин, голова кругом, никогда еще в такую передрягу не попадал. Ладно, посмотрим, действительно, как ночь пройдет.

Вечером, после ужина, Анна снова нашла меня и передала просьбу Синельникова зайти, мол, он хочет со мной поговорить. Мысленно настраиваясь на тяжелые объяснения по поводу того, что бросаем его в глухом лесу, прохожу в дальнюю комнату, где на широкой лавке-кровати лежит Матвей. Рядом табуретка играет роль прикроватной тумбочки. На ней стоят глиняный кувшин с кружкой, два маленьких горшочка, из который достаточно специфично, но вкусно пахнет заваренными травками. Прапорщику, вроде, получше, увидев меня, улыбается. Правда, улыбка выходит какой-то жалкой и виноватой, но дело, вроде, действительно идет на поправку.

– Добрый вечер, Матвей Матвеич!.. Как себя чувствуете, рана сильно беспокоит?

– Здравствуйте, Денис Анатольевич… – Синельников даже чуть поворачивается, чтобы лучше меня видеть. – Спасибо, дед Мартьян какие-то травки заварил, Анечка мне их пить дает, и боль проходит. Только слабость большая.

Краем сознания отмечаю, что недавно слышал неуставное обращение «Матюша», а теперь вот и «Анечка» появилась. Может, еще и в этом причина ее желания остаться? Ну, удачи им…

– Ничего, поправитесь. Старик обещал Вас через две недели на ноги поставить, а я ему верю.

– Я – тоже… Но позвал Вас с другой целью… Дело в том… Вы завтра, как я слышал, уходите, а я остаюсь…

– Но, Матвей, сами же прекрасно понимаете, мы донести-то Вас сможем, но вот лечение обеспечить – никак… – Трудно оправдываться, подсознательно возникает ощущение свершающегося предательства, мол, обещал, и не сделал. Хотя и сам, и, судя по виду, Синельников, прекрасно понимаем, что другого выхода нет.

– Не извиняйтесь, Денис… Можно я буду так Вас называть?.. Наоборот, это я хотел извиниться, что стал обузой для всех. Прекрасно понимаю, что другого варианта нет… И еще… Можете думать что хотите, я же не считаю, что совершил бесчестный поступок… Помните, в крепости я упоминал, что интенданты жгут казенные деньги, точнее, делают вид, что жгут… В общем, под лавкой лежит мой мешок, в нем – два свертка… В каждом – по 17000 рублей… – Прапор аж приподнимается на лавке, сверля меня глазами. – Я сразу решил, что как выйдем к своим, отдам Вам половину… Это – не плата за доставку, упаси Бог, я даже не думал так!.. Это… Ну, как сухарь последний пополам поделить… Еще ж Бонапарт говорил: чтобы выиграть войну, нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги… Отряд у Вас особый, потребности большие, а у наших снабженцев снега зимой не выпросишь, я уж на этой «кухне» покрутился, сам таким был. Да и батюшка как-то сказывал, что предок наш в час Смуты, подобно Минину, нажитую кубышку для победы русского оружия отдал… Официально эти деньги сожжены, а Вам они могут здорово пригодиться. Возьмите их, пожалуйста! Я очень Вас прошу!.. И поймите меня правильно, не обижайтесь…

Достаю из-под лавки вещмешок, развязываю горловину, там под всякой мелочевкой действительно лежат два бумажных свертка-кирпичика. Беру один из них, Синельников кивает, мол, разверни, посмотри. Внутри пакета из вощеной бумаги лежат две пачки двадцатипятирублевок с портретом Александра-Миротворца, пачка розово-кремовых сотенок-«Катеринок» и четыре сложенных пополам голубоватых ассигнации в пятьсот рублей с портретом Петра Алексеевича. Да, по нынешним временам – сумма, даже несмотря на военную инфляцию. «Зарплата» за десять лет службы… В комнате висит неловкое молчание. Ну, что ж, «взятка» дана… И принята. Беру деньги не для себя, а – на дело.

– Спасибо, Матвей Матвеич! Даю слово офицера, что употреблю деньги не личной корысти ради. А Вы поправляйтесь, выздоравливайте. И, если… нет, когда выйдете к нашим, постарайтесь меня оповестить. Свяжетесь со штабом 2-й армии, с капитаном Бойко Валерием Антоновичем. Это – мой начальник, я по прибытии доложу о Вас… А сейчас, – отдыхайте, время уже позднее. Завтра я еще раз загляну к Вам.

На ночь расположились в сарае на охапках сена, к слову сказать, неизвестно для кого заготовленного хозяином. На всякий случай все-таки предупредил всех, чтобы оружие было под рукой и выставил два поста. Один – на входе в сенник, и один – возле духового окошка под самой крышей. Мартьяныч с маленьким светильничком в руках вскоре, после обхода двора, зашел к нам, хитро и понятливо оглядел всю компанию и, пожелав спокойной ночи, отправился в дом…