Александр Плетнёв - Адмиралы Арктики

Опять же, привыкнув к атомной мощи, дрожащей под ногами, на то, чтобы сопоставить силу старичка «Ермака», для которого дорожка, пробитая «Ямалом», теперь замкнётся, потребовалась одна медленно «высмоленная до фильтра».

Потом неспешное путешествие с юта в «ходовую», где не найдя капитана, уже обсудив с вахтенным, с выходом на мостик и изучением «колеи» в бинокль… и только тогда наконец растревожили руководство.

Ещё какое-то время отнял «въезд» в ситуацию кэпа.

Затем составление сообщения, чтоб на том конце правильно поняли, так как лёд и по меркам «Ермака» был довольно лёгок, и не хотелось нагонять излишнюю панику.

Следом зашифро́вывание, помня о британских «ушах» в виде «Бервика».

И уж потом радист взялся за ключ-раритет, отстучав нужное «морзянкой».

Однако уже было поздно.

Подвижка льда началась не внезапно. Сначала сквозь завывания ветра прокатился утробный стон, потом басовито затрещало, переходя во что-то более тонкое.

Капитан «Ермака» Рудольф Карлович Фельман ранее не сталкивался с такими масштабами, и поначалу, признаться, испугался, глядя в бинокль, как доселе удобный пролом стал медленно сжиматься, а вдалеке так и просто схлопываться, с тем самым протяжным тонким треском. Хребет горбатящихся друг на друга льдин, спорадически выбрасывая снежную взвесь, неумолимо приближался к каравану.

Под рукой капитана лежал журнал с условными сигналами, хотя он уже успел его изучить наизусть. Дав команду по каравану «Р» – уменьшить ход, он уже хотел срочно сигналить «Лима» и распорядиться переложить машинный телеграф на «стоп ход», но «Ермак» весьма легко раздвинул сжавшиеся льды и шёл дальше, разбивая носом образовавшиеся складки.

– Да что вы так переживаете, Рудольф Карлович, – помощник с улыбкой поддержал капитана, хотя сам вмиг покрылся на лбу испариной, – наш красавец и три аршина осилит, не чета этим пару футам. А торосы не смёрзшиеся. Чего их опасаться. Пробьёмся.

Фельман лишь покосился на недавно назначенного старпома. Капитан-то знал, что весь ремонт перед отправлением на Север наверняка был по сути «латанием дыр», и при больших нагрузках проблемы снова вскроются.

А разница по мере следования дальше, конечно, ощущалась – корпус заметно дрожал, и те три узла, до которых они снизили ход, были весьма актуальны. Подвижка льда продолжалась, создавая впереди серьёзные препятствия.

– Нам проще и лучше уйти от торосов, бить свою дорогу, – высказал верную мысль помощник.

– В таком случае надо обязательно известить командующего, – согласился капитан, и без того забирая чуть вправо от непролазных нагромождений, положив руку на штурвал, поправляя рулевого.

Рожественский категорически отказался сходить с проложенного курса, опираясь на свой чёткий план. И не принял никаких доводов. Более того, потребовал увеличить ход до прежних пяти узлов.

И случилось то, что должно было случиться – на ледоколе повылезали «старые болячки». Спустя полчаса карабканья через заторошенности, наверх поступил доклад, что начали греться валы в дейдвудной части. Левый и кормовой.

Сообщения на флагман о назревающих проблемах были проигнорированы.

Пройдя ещё полумилю, на «Ермаке» «без предупреждения» встала кормовая машина, как и сам ледокол!

Теперь Фельман дал уже весь экстренный «набор»: «Стоп! Я застрял во льду». «Дайте обратный ход машинам», – в совершенно естественном порыве оглянувшись назад на накатывающуюся сзади бронированную тушу «Суворова».

И на эскадре испытали все «прелести» хождения во льдах друг за дружкой. Благо ход на тот момент держался в пределах четырёх узлов.

Все успели застопорить и отыграть реверс.

Однако на замыкающем «Ослябе» запоздало распознали сигнал и чуть не «наехали» на «Смоленск».

Экстренно отработали «полный назад!», откатившись почти на целый корпус, крестясь в «ходовой», что они «концевые» и за ними никого не было.

Броненосец на малом ходу весьма неуклюжая махина. Водяной поток, отбрасываемый на перо руля, слаб… маневрируя, больше полагаются на работу винтами.

На левую машину некорректно дали больше оборотов!

Корму занесло, наваливая на кромку канала. «Ослябя» дрогнул, заскрежетало, и… лёд уступил, проламываясь.

А командир корабля капитан 1-го ранга Владимир Иосифович Бэр, проорав «Стоп машины!», с ужасом ожидал, что вот…

Вот сейчас винты врубятся в ледяные глыбы, погнутся… следом пойдут вразнос валы!

Не случилось.

Неуклюжий застопорившийся эскадренный броненосец продолжал вяло разворачиваться, возможно, он стал бы совсем поперек, если бы не ограничение ширины канала.

Впрочем, вмятины после осмотра оказались незначительными.

– Отделались лёгким испугом, – резюмировал Бэр, восстанавливая невозмутимость, удивляясь, почему до сих пор не последовала взбучка с флагмана.

Командующий просто не видел раскорячившегося «Ослябю».

И «настучать»-доложить покуда не успели.

Вся ненависть Рожественского пока была направлена на застрявший впереди «Ермак».

«Идут медленно, но коптят при этом сильно. Пары́ явно держат на непредвиденные манёвры. В таком случае ещё четыре, а если быть более педантичным, пять часов, и можно смело уходить домой! Миссия выполнена, но ожидаемого в Лондоне результата не принесла. Русские просто уйдут за черту видимости».

Опустив на минутку (руки устали) и снова подняв бинокль, кэптен Деэ нейтрально, скорей уныло, поддаваясь в том числе серому однообразию ледяной пустыни, уже вслух вымолвил:

– Медленно, но верно…

Бинокль ничего нового не приблизил, не показал – почти створенный строй эскадры неизменен. Показалось ли ему, что концевой броненосец слегка обрисовал свой профиль?

«Да вряд ли. Скорее, настройка сбилась».

И подкрутил колёсики бинокля, начиная вспоминать все, что узнал из справочника (и не только) об ушедших вперёд кораблях: «Замыкающим у них идёт трёхтрубный четырнадцатитонник со странным славянским названием “Ослябя”. Сомнительных достоинств корабль, учитывая, что русские переделали свой проект с “Шарлемань” “лягушатников”, – Чарльз Деэ усмехнулся, исторически относясь ко всему французскому с лёгким небрежением, если не с презрением, – два других… однотипны и более достойны. Но тоже из-под французов» [76].

Тяжесть бинокля снова накопилась, и он с видимым облечением опустил руки.

«Что бы там ни говорили эстеты от искусств, современный броненосец, включающий в себя самые высокие технические достижения, это пик достижений человеческой цивилизации. И, по сути, вершина могущества государства. О да! Русские, строя корабли на своих верфях, используют достижения европейской науки, в том числе и английской. Но сам факт… возможности осилить в строительстве и содержать столь дорогие морские игрушки… не всякому государству дано. Это легко принимается, когда глядишь на карту России, раскинувшейся от западных границ Европы до Тихого океана, от пыльной жёлтой Азии до этих северных морей – русские владеют гигантской территорией. Страна до неприличия огромна. Но воочию… что мы видим наглядно? Вот они далёкие северные границы. И что? Безлюдье, не пригодное для комфортного жилья. И ни какого-либо сносного, в экономическом плане, промышленного производства. Вот такая она и есть… Россия, с медведями на улицах».