Александр Плетнёв - Адмиралы Арктики

– Ваше высокопревосходительство, – начал тот и неожиданно заговорил более доверительно: – Фёдор Васильевич. Этот мнимый «поляк» при задержании был немного помят… скажем так – ранен. Я вот подумал и хотел бы попросить – не упоминать его в рапорте. Или же доложить о двух убитых в перестрелке иностранных шпионах. Иначе мне опять ничего не дадут вызнать.

Адмирал чуть нахмурился: «А ежели жандарм выпытает у этого головореза что-то такое, чего ему знать не положено?»

Однако быстро отбросил сомнения: «Чёрт побери, если уж англичанам что-то известно, чего уж от своих-то скрывать…»

Поэтому без какой-либо снисходительности, а с полным пониманием кивнул ожидающему ответа ротмистру:

– Да, конечно. Поддерживаю.

Вертолётный ангар

– А что, соляру на Логинов повезём в железных бочках? – неодобрительно спросил Шабанов, глядя, как «химики» чего-то доливали и смешивали.

– Нет, конечно. Потом перецедят.

В ангар заглянул Волков и, увидев стоящих в сторонке пилота с начальником безопасности, подошёл.

– А! А вот ещё один из «блока радикально-непримиримых», – скалясь, поприветствовал Шпаковский. – Чего ты такой загадочный?

Морпех взглянул действительно немного заговорщически, и хоть в замкнутом помещении было довольно шумно, тихо предложил:

– А может, на борт «Миля» пару бочек напалма всё же прихватить… в довесок? Да попотчевать вражину ненароком?

– Э-э-э, лейтенант! Где твоя воинская дисциплина? – Однако в интонациях Шпаковского осуждения почти не слышалось. Скорей усмешка – он украдкой переглянулся с Шабановым. – Скажу честно, такая мысль в голове тоже приблудилась. Но если уж мы (!) начнём чудить с дисциплиной, то чего же ждать от остального экипажа? Так что выкинь дурь из головы.

И где-то в районе второй палубы

Возбуждённо и таясь:

– Есть тема, айда в курилку!

С сомнением и лёгкой досадой:

– Что-то дельное? По нашему разговору?

– Да! – добавил бы на радостях «чёрт возьми», но сдержался.

– Пошли, покурим на палубу, – принимая с недовольством.

Наверху с ходу трепыхнул картой на ветру:

– Смотри! Собираются сюда вертолом отправить пару че́лов, запалить дымовуху!

И пришлось разжевать смысл и цель, пока товарищ по устремлениям врубится:

– Я как узнал, сразу нас добровольцами, мляха, записал! Сечёшь! Остров Логинов, припай – всего ничего. А рядом английский крейсер. Дыма мы исправно замутим, хай подавятся. А на британца сигнал фонариком маякнём (ты ж в «морзянке» шаришь) – просвещённые… хы, причапают, нас заберут, и вуаля – западная жизнь!

– Схарчат нас твои просвещённые…

– А мы языком трепать не станем, – в возбуждении даже не просёк безысходный (или уверенный) пессимизм собеседника, – всего не расскажем. Америкосы мы, и всё тут! Хорошая версия!

– Не прокатит, – попытка говорить на языке оппонента (уже оппонента) давалась с трудом, потому что аргументы выходили неубедительными, – дело заигралось слишком далеко и сложно. Да и чем тебе вариант кэпа плох. Перспективы…

А тот чутьём понял другой настрой напарника. Вспылил:

– Да меня бесит, когда за меня кто-то принимает решения! У меня это в крови…

– А чё, не так всегда было?

– Но не в этом случае! Системы нет! И мы на великом перепутье. Неужели ты не понимаешь?! Мои предки когда-то сбежали от шляхтичей, чтобы обрести вольницу. Их едва не охолопили москали. Они осели на Дону.

– Ты ж вроде с Кубани…

– Это потом уж… в казаках…

– И чего ты тогда несёшь? Твои предки шашками да нагайками гоняли за царя-батюшку. А ты так и вовсе… кубаноид.

– Так ты чего, против? – Как и не заметив обидное словцо. – Сдашь меня? Не забывай, у меня есть кое-что на тебя.

– Вот потому и не сдам. Не ссы. Но и дёргаться нам пока с ледокола, считаю, неумно. Погоди время, освоимся, устаканится, и решим.

Последнее произнёс умиротворяюще, чтобы успокоить разгорячившегося собеседника. Зрачки у того сузились хищно и зло… и рука странно замерла в кармане.

И определённо утвердился во мнении: «Я имею дело с глупцом».

А они всё более натягивались, где тонко звеня в предвкушении, где лопаясь оборванными жизнями-надеждами… те самые надуманные «незримые нити» причин и следствий, что соединяли людские интересы и чаяния… группировок и отдельно стоящих, в логике необходимости и в глупых предрассудках, в традициях-инструкциях и в риске честолюбия.

Люди всегда умудрялись совмещать трезвый расчёт с личным упрямством, явным и скрытым… с которым, даже понимая его неправильность, не в состоянии совладать, вынашивая свои ошибки-бастарды.

Забросив беспилотник мыслей на высоту «взгляда со стороны», обозреваешь холст закрутившейся истории, как непростую, но узнаваемую карту, испещрённую линиями и пунктирами на материковых изгибах и оттенках состояния воды. С условными метками кораблей, людей, идей… дней.

«Ямал» неторопливо возвращался, «пережёвывая» десятку миль, непринуждённо кроша полуметровую толщину покрова. Необходимости спешить не было. А при желании «ледовая ходкость» [80]полагала всего лишь час времени для появления эскадры Рожественского в доступности невооружённого глаза.

Переносимся на этот «час с копейками» в сторону Карских ворот – застывшие во льдах корабли не несут в себе никакого изящества или грозной суровости… если говорить о броненесущих и вооружённых. Скорее, унылое стадо, тоже «пережёвывающее», только свою «угольную жвачку». Нет ничего хуже этого беспомощного ожидания непонятно чего.

Роптали на всех кораблях, судах, но злополучно не ладилось всё на том же «Ослябе».

Впрочем, об этом чуть позже.

Всего в четырёх милях дальше на выход к Баренцеву морю отирался «Бервик». Не у самой кромки льдов… и мог бы сократить дистанцию до русских, но их и так было прекрасно видно. А зайти глубже в пролив, тогда бы борта крейсера действительно постоянно отирались о ледяные «клёцки», что дробились от ледяного поля.

И ещё дальше, уже с большим замахом… побежим-полетим мильной зеленью моря Баренца, возвращаясь в Александровск, где…

…ждал ответа из Петербурга вице-адмирал Дубасов…

…вытряхивал крупицы информации из «польского» исполнителя жандармский ротмистр, в то время как координатор иностранной разведки, укрывшись на шхуне, приписанной к порту Тромсё, «сидел на иголках», ожидая, когда, наконец, неторопливый норвежский капитан соизволит вывезти его из-под юрисдикции российских властей.

…а в палате местной больницы Константин Иванович Престин, цепляясь за свои уходящие жизненные силы, выцарапывал из беспамятства нестройные жаждущие мысли: «Как! Как же так? Мне потомки говорили (этот капитан всё же с немного бесовской фамилией), что я буду командовать “Скуратовым” вплоть до девятьсот девятого года! А значит… А значит, со мной всё будет в порядке! Верю, Господи!»