Сергей Алексеев - Родина Богов

– А сам как думаешь? Правду он говорил? Неужто бы никогда не пошел более к Варяжскому морю?

– Символами своей веры клялся...

– И пленник твой тоже ратовал за обров? Космомысл пожал плечами.

– Только расспрашивал, откуда они, да как воюем с ними. Дескать, тоже единоверцы.

Сувор велел пленнику показать ладони, однако тот остался безучастным – вероятно, не понимал языка.

– А как ты говорил с ним? – спросил у Космомысла государь. – Он не знает арварского.

– Он владеет многими наречиями, но не желает говорить на языке варваров. – пояснил исполин. – Я говорил с ним на ромейском.

– Добро... Но кощеи обыкновенно бреют бороду, чтоб выделяться среди прочих рабов.

– Он просил бритву.

– Почему ты не дал?

– На наших кораблях не нашлось бритвы, а бриться варяжским засапожником он не умеет.

– Но мог бы дать одежду.

– Кощей презирает нашу одежду и пищу. Говорит, она не чистая, как и все мы, варвары.

– Он что, голодал весь путь?

– Нет, ел рыбу и водоросли. Но сначала освящал их по своему обряду.

– Добро, я послушаю его на досуге. – Сувор велел увести пленника. – Занятно мне беседовать с мудрецами, достойный дар твой, сын...

– Отец! – снова встрял поддюжник. – Вели посадить богодея в железную клетку!

– Ну, полно пугать нас, Горислав! – урезонил его отец и снова обратился к младшему сыну. – Исполняя древний зарок, ты обязан был взять малую, но бесценную добычу для себя, чтоб принести в жертву богам.

– Я взял, – смутился Космомысл.

– Но в твоем сундуке пусто. А для жертвы как раз бы подошли символы власти.

– Моя добыча прекраснее и дороже любых символов власти!

Он сделал знак и ватажники вывели на палубу пленницу в дорогих цветных одеждах с покрытым лицом.

– Пусть откроют лицо, – попросил Сувор.

Ватажники подняли покрывало и Князь и Закон отшатнулся, увидев носатую седовласую старуху с огромными и слезливыми обезьяньими глазами. Обряжена была в дорогие одежды, украшениями обвешена с ног до головы, а на шее было золотое огорлие с кольцом для цепи – таким образом приковывали рабынь-наложниц к своему ложу.

– Вот моя добыча! – Космомысл принял ее на руки. – Только я не принесу ее в жертву.

– Где ты нашел ее?

– Во дворце императора! – в руках восхищенного богатыря старуха казалась малым ребенком. – Воюя ромейские области, я прослышал, что у Вария много наложниц, но есть одна, красу которой не видывал свет. Когда я сорвал его шатер, он отдал мне жезл и корону: но не захотел отдавать наложницы, говоря, возьми богатства, какие хочешь, но оставь мне прекрасную деву! Тогда мои ватажники изрубили стражу и отняли ее. Варий хранил наложницу в золотой клетке, как птицу – я взял вместе с клеткой.

– Но ведь она черная, старая и уродливая, – промолвил отец. – Неужели ты этого не видишь?

– Ну, полно обманывать меня! Я же сам зрю – дева красы невиданной! – он говорил восхищенно. – И еще, отец, она бессмертна!

– О, боги, – тихо вымолвил Сувор. – Да ты же под черными чарами.

– Кто же может зачаровать исполина, отец? – засмеялся Космомысл. – Я нашел себе бессмертную невесту!

– Кто сказал тебе, что она бессмертная?

– Император!

– А вот сейчас мы испытаем! – вмешался Горислав, доставая засапожник. – Если не умрет, значит, не солгал Варий!

Исполин заслонил собой клетку.

– Нет, я не позволю!

– Чего же ты боишься? Правды? – пристал к нему поддюжник, видимо, из зависти. – Отец, позри! Твой младший сын верит словам императора, но не верит мне, своему брату. Коль не зарежу эту старую ворону, значит, слеп я и не вижу истинного!

Космомысл ничего не сказал старшему брату, ибо не мог ему перечить из-за своей молодости, однако Сувор одернул Горислава:

– Будет тебе! Довольно хулить чужие дары. Или тебя гложет зависть?

Тот умолк и обиженно отвернулся.

– Тебя легко зачаровать, Космомысл, – стал увещевать Князь и Закон. – Для тебя эта старуха красы невиданной, ибо ты не видел еще прекрасного, долго обучаясь наукам. И женщин прекрасных не видел. А потому тебе нравится любая, даже самая отвратительная.

– Все равно не отдам на заклание!

– Но что ты станешь делать с ней? Пока ты не женат, не можешь брать наложниц.

– Поэтому хочу взять пленницу в жены!

– И этого ты не можешь сделать. Даждьбог дает детей лишь в том случае, если муж и жена живут в любви. А у исполина должна быть и любовь исполинской. Ты можешь сказать, что испытываешь ее к наложнице Вария?

– Нет, отец... Но это моя добыча и я вправе распорядиться с ней, как хочу! Разве наш обычай запрещает брать в жены пленниц?

Князь и Закон русов приблизился к сыну, однако тот все равно смотрел на отца сверху вниз.

– Верно, обычай не запрещает, – тихо проговорил он. – Если пленница вольная. А ты привез рабыню!

– Богодея и ворону он привез! – вставил разгневанно Горислав.

– Великим вырос ты, сын, да безмудр еще, – вздохнул Сувор. – Ромейский император наложницу отдал, чтоб от тебя пошло рабское племя. А ты, зачарованный, не узрел того.

– Я взял сам!

– Хитрости ты не учуял. Символы власти Варий жаловал добровольно, а старую рабыню не хотел отдавать, ибо нрав твой знал и замыслил, чтоб ты взял ее, как добычу, а гордясь этим, пошел супротив воли отца.

– Но это моя добыча!

– Ты принесешь ее в жертву! Всего сто лет спят боги, а мой сын уже добыл себе рабыню!

Оскорбленный, Сувор тяжело развернулся и шагнул в ворота крепости...

Он был угнетен возвращением сына и теперь нигде не мог найти покоя.

На причале, перед крепостью, царил дух скорбного торжества, мужчины, сойдясь друг перед другом, исполняли гимны Роду, женщины играли на струнных арфах и пели славу победителям Ромеи, даже некогда веселые и бесшабашные расы ныне танцевали боевые танцы не с гуслями и забавами – с засапожниками, а варяжские купцы угощали дружинников, потеряв надежду выторговать что-либо из добычи.

На горах, куда подняли корабль, волхвы готовились к похоронам и тризне: одни взламывали дубовые бочки и расставляли прозрачно-желтый яр-тар с павшими варягами на палубе точно так же, как бы они стояли при жизни, приближаясь к родным берегам, другие увивали хорс тяжелыми еловыми плетями и кропили благовониями, которые приносили арварам из дальних стран калики перехожие.

В честь каждого воина, уходящего в последний путь, горел костер, возле которого находилась вдова с детьми и другие родственники.

Сувор велел своим внукам выкатить на площадь несколько бочек старого вина и сам бродил среди гуляющих на причале, пил с ними мед или пел гимны, потом всходил на горы и там плакал с плакальщиками, но везде ему было тревожно и одиноко, и везде спрашивали о Космомысле, который затворился с пленницей на своем хорсе и никого не подпускал. Государь отвечал, что победитель, будучи юным еще, лег спать и до сей поры спит богатырским сном, таким образом увещевая арваров и скандов, однако самому становилось еще хуже.