Безбашенный - Друзья и союзники Рима [с иллюстациями]

- Наберись терпения, Максим, - предупредил меня фиктивный хозяин, - Тебе придётся сейчас вытерпеть нешуточное оскорбление.

- В чём смысл, господин? - не въехал я.

- Для твоего же блага. Мы же договаривались о том, что твои клиентские обязанности на деле будут символическими, а от всех обременительных ты будешь полностью свободен. Но эта наша с тобой договорённость - тайная, я даже в текст твоей "вольной" включить её не могу во избежание ненужных нам обоим вопросов, и ты не сможешь пожаловаться, если её нарушу я или мой наследник. Поэтому мы её сейчас узаконим. Если я нанесу тебе чувствительное, а главное - ничем тобой не заслуженное оскорбление, то ты будешь вправе возмутиться этим. А претор окажется свидетелем справедливости твоего возмущения, и это даст тебе право не считаться моим клиентом. Вред, причинённый патроном клиенту, по древнему обычаю ведёт к разрыву их отношений. Ты, конечно, как благодарный вольноотпущенник, полного разрыва не потребуешь, но заявишь об ограничении твоих клиентских обязанностей только теми, на которые ты сам будешь согласен добровольно, и претору даже против своего желания придётся признать твою правоту и приказать внести случившееся в протокол и в твою "вольную". И это будет уже законный документ, который надёжно защитит и тебя самого, и твоих наследников от любых злоупотреблений со стороны патрона.

- Я понял, господин, и благодарю тебя, - я обернулся к Тарху, - Ты слыхал? Предупреди наших и Марка, чтоб без моего сигнала не нервничали...

Этруск молча кивнул и растворился в толпе. Тем временем претор закончил дело тех, кто стоял перед нами, и подошла наконец наша очередь.

- Приветствую тебя, почтеннейший Гай Скрибоний Курион! - обратился к нему мой будущий патрон.

- Привет и тебе, Гней Марций Септим! - ответил тот, - Какое у тебя дело к сенату и народу Рима? - он, конечно, загодя знал, что это за дело, но традиция требовала произнесения всех ритуальных фраз.

- Я намерен отпустить на свободу трёх принадлежащих мне рабов, стоящих сейчас перед тобой. Официально, как положено по законам Республики.

- Твои рабы - твоё право, - произнёс претор положенную формулу.

По его знаку один из двух находящихся при нём ликторов - за пределами священного городского померия их при нём было бы шесть - передал свой фасций напарнику, взял в руку ритуальную трость и встал напротив нас.

- Встань перед ним и преклони колено, - подсказал мне фиктивный хозяин, подталкивая вперёд.

Я исполнил требуемое, а ликтор, возложив свою трость мне на башку, изрёк:

- Этот человек свободен!

- Есть ли у тебя возражения, Гней Марций? - спросил претор.

- Никаких, почтеннейший.

- От имени сената и народа Рима объявляю этого человека свободным! Встань с колен, согражданин!

- И обернись-ка ко мне, - добавил патрон, когда я встал...

Млять! Таких пощёчин я, кажется, не огребал ещё никогда и ни от кого! У меня аж башка вправо дёрнулась, когда он меня по левой щеке приголубил, а этот скот тут же и по правой мне добавил, а затем снова по левой. Спасибо хоть, предупредил заранее, что чего-то будет, а то ведь - вот мля буду - иначе запросто мог бы и на автопилоте в челюсть ему засветить! И чего бы потом после этого делал?

- Ты не слишком увлёкся, Гней Марций? - претор и сам обалдел от такого, - Одной лёгкой пощёчины - даже просто касания - было вполне достаточно!

- Разве? - хмыкнул тот и подмигнул мне - возмущайся, мол, только с умом.

- Так-то ты провожаешь меня на свободу, господин?! - промычал я почтительным, но весьма обиженным тоном, старательно держась при этом за башку.

- Так же не делается, Гней Марций! - увещевал его претор, - Я только что объявил этого человека свободным, а ты обошёлся с ним так, как будто он всё ещё твой раб - оскорбил его действием не только публично но ещё и у меня на глазах! И что ты прикажешь мне теперь делать?

- Делай то, что велит закон.

- У него вон даже кровь из носа выступила - слепой только не заметит. Это - уже явный вред. Ты разве не знаешь, что гласят по этому поводу Двенадцать таблиц?

- Надеюсь, не сбрасывание с Тарпейской скалы?

- Нет, конечно, но... Он ведь теперь после этого волен отказать тебе в твоих правах патрона, и я обязан буду в этом случае признать его правоту...

- Да, тут он в своём праве, - и снова подмигивает мне.

- Ты слыхал, согражданин? - промямлил окончательно выпавший в осадок наделённый империумом магистрат, - Нанесённое тебе оскорбление и причинённый тебе вред неоспоримы, и за них ты вправе разорвать все отношения со своим бывшим господином и не признавать его своим патроном. Ты разрываешь отношения с ним?

- Нет, почтеннейший. Свобода - это самое ценное, что может быть у человека, и мой бывший господин подарил мне её. Справедливо ли будет, если я лишу его почётного права числить и меня среди своих клиентов? Пусть моё имя остаётся в списках его клиентелы, и будет таким, как положено благодарному за свободу вольноотпущеннику, но обязан я ему как клиент буду теперь лишь то, что приму добровольно сам. Справедливо ли будет так?

- Я согласен с этим, - кивнул патрон, не дожидаясь ответа претора, - Мой бывший раб ничего больше мне не должен сверх того, что пожелает воздать мне сам, и я не вправе требовать от него большего. Мне достаточно формального почтения, в котором он мне не отказывает.

Таким образом, претору ничего больше не оставалось, кроме как узаконить достигнутое "только что" соглашение, которое его квестор и внёс в протокол и в текст моей "вольной". Потом тем же примерно манером занялись моей "семьёй". Летиция было испугалась, что и ей собираются "скостить клиентские обязанности" тем же способом, но Гней Марций, усмехнувшись, лишь лёгким касанием двумя пальцами обозначил чисто символическую пощёчину, а ребёнку - и вовсе одним. После чего объявил, что освобождённые женщина и ребёнок являются женой и сыном освобождённого ранее раба Максима, и их имена, как и клиентские обязанности, целиком в воле мужа и отца.

После того, как претор зафиксировал должным образом и этот акт, он поручил своему квестору внести нас в гражданские списки, а сам занялся следующими посетителями.

- Как вольноотпущенник, ты со своей семьёй не можешь быть включён ни в одну из почтенных сельских триб, - сообщил мне квестор то, что я знал уже и без него, - Тебе доступны только четыре городские трибы - Субуранская, Эсквилинская, Коллинская и Палатинская. Ты испанец и нашим языком пока владеешь плохо. С другой стороны, ты не выглядишь нищим, - чиновник озадаченно уставился на мою маленькую серебряную бирку с именем хозяина на серебряной же цепочке, которую я "забыл" снять, - Если бы ты был латинянином и хорошо знал язык, я бы вписал тебя в Палатинскую - там публика поприличнее, чем в прочих, а так - даже и не знаю, как с тобой быть. Ну какой из тебя к воронам палатинец, когда ты даже слова коверкаешь? Ты - вот что, подучи-ка язык как следует и пообтешись с манерами, а я пометку сделаю - при очередном пересмотре гражданских списков цензорами подашь им прошение о переводе в Палатинскую. Если хорошо освоишься и пообтешешься - могут и удовлетворить. А пока... гм... Выбирай сам - в Коллинскую или в Эсквилинскую?