Анатолий Матвиенко - Де Бюсси

– Кулаки сжимаются, – задумчиво добавил визитер.

– Да, моторика у него активная. Наверно, переживает видения – как бегает, дерется, занимается любовью…

– Русские справляются о нем?

– Регулярно. Мы их информируем о состоянии атташе. Как вы велели, категорически запрещаем транспортировку в Москву.

– Правильно. Появились какие-то гипотезы?

– Только одна… Больше из области фантастики. Ее выдвинул мой ассистент.

– Говорите. Как бы дико ни звучала эта гипотеза.

– Он утверждает, что ни один мозг не в состоянии смоделировать целый мир – в красках, в объеме, в поступках бесчисленного количества людей. Поэтому энцефалограмма обычного спящего, даже в активной фазе сна, когда он видит сновидения, свидетельствует об умеренной мозговой деятельности. Мир сновидений крайне примитивен, это очевидно, если хорошо запомнить сон и наутро разложить приснившееся по полочкам, – врач вздохнул. Он, наверно, сожалел о романтических ночных грезах юности. – То же самое касается разума коматозного больного.

– И что?

– Представьте мозг как биологический компьютер. Чтобы он работал с полной мощностью, ему необходим огромный объем информации, зрительных, слуховых, тактильных ощущений. Запахи и вкус тоже не лишние. Судя по активности этих долей мозга, – гелиевая ручка вместо указки описала кружок у схемы на боковом мониторе, где лихорадочно менялись цифры над контурным изображением полушарий, – наш пациент не лишен и вербальной информации, то есть слышит слова или читает текст… Нет, именно слышит и отвечает собеседнику, потому что вот – взгляните сюда, активировался речевой центр.

– Он здесь что-то говорит вслух?

– Невнятно. Однажды я разобрал… какое-то польское женское имя.

– Не важно, все славянские имена похожи. Вы отвлеклись, в чем состоит фантастическая гипотеза?

– Ассистент утверждает, что разум пациента обитает не в созданном воображением, а в ином, абсолютно реальном мире, существующем вне сознания нашего субъекта, там имеется достаточный объем сенсорных раздражителей. Более того, мозг управляет полноценным телом! Человека, киборга или кентавра – мы можем только предполагать, – доктор попытался перевести все в шутку, но не нашел поддержки у собеседника.

– Начитался глупостей… В общем, доктор Пери, рабочей гипотезы нет. А какой метод вы предлагаете?

– То же, что и раньше – электрошоковую терапию. Вы больше не будете чинить препятствий? Надеюсь, пациент очнется.

Мощный разряд электричества привел к обратному результату. Мужчина выгнулся дугой, натянув до предела привязные ремни, и бессильно обвалился на кровать. Графики энцефалограмм мигом успокоились.

– Он придет в сознание?

– Надеюсь, – доктор пожал плечами. – Сейчас его состояние скорее напоминает обморок. Очнуться от обморока проще, чем выйти из комы.

Но ничего подобного не произошло. Все регистрируемые показатели скатились на минимум. Врач сокрушенно покачал головой – он практически убил пациента. Если тот вернется хотя бы в прежнее состояние, повторять подобные опыты недопустимо.

На прощание посетитель похлопал лежачего по щеке. Только сейчас африканцу бросилось в глаза, что этот крепкий пятидесятилетний мужчина славянской наружности за годы на больничной койке основательно поседел. Видно, жизнь в ином мире у него сложилась несладкая.

Если верить Чеховскому, мой странный обморок длился около суток. Король приказал – коль не очнусь дня через два, можно отпевать и закапывать.

Потолок моей кельи в вавельской Иорданской башне кружился и колыхался в угоду капризам вестибулярного аппарата. Надо попробовать сесть…

Кисть правой руки была замотана белой повязкой, на ребре ладони отчетливо проступило темное пятно. Полотно провоняло дезинфицирующей самогонкой эскулапа. А по всему телу разлилась отчаянная слабость – руки и ноги едва слушались.

Подстриженные под горшок черные лохмы Чеховского, обычно уложенные с редкой для недворянства тщательностью, напоминали воронье гнездо. Наверно, он просидел в моей комнате с самого привоза бесчувственного тела… Потрясающе! За спиной эскулапа шмыгал носом Ясь.

– Вы бредили, сеньор. Говорили странные вещи.

Какие именно? О разведывательном задании на базе эскадрильи «Нормандия-Неман»? Ничего не помню. Провал в памяти был абсолютный.

– …Не просто странные, а на каком-то непонятном языке. Я ни слова не понял, сеньор де Бюсси.

– Помоги встать! И помоги вытащить ночной горшок…

Ясь, клявшийся в верности до гроба за излечение от аппендицита, кое-как исполнял обязанности лакея. По уровню умений он не догнал вороватого брата, который, в свою очередь, в подметки не годился покойнику Жаку, а до польской эпопеи я ругал здоровяка за нерасторопность. Впору было просить дозволения Генриха съездить во Францию – нанять слугу.

Хотя… В прошлой жизни у меня не было ни лакея, ни адъютанта. Переживем!

Тяжелые ноги, будто чужие (а они и правда чужие!) с усилием втиснулись в узкие серые шоссы. Ботфорты сопротивлялись, как непослушные домашние животные, коричневый колет выскальзывал из рук. Сабля была слишком тяжела, чтобы служить аксессуаром костюма; надеюсь, кто-нибудь вытер ее пучком травы от крови Сокульского, но если не чищена – наверняка подернулась ржавчиной. Шпага на месте – в ножнах, те в стенных крюках. Вспомнил, что клинок выступает за гарду всего на три-четыре пальца, он обломан от страшного удара саблей. Ограничился кинжалом.

В коридоре замка первым попался Шико. Но вместо радости от моего выздоровления тот окинул меня странным долгим взглядом.

– Что стряслось, дружище?

– Ты еще спрашиваешь… Король в безумном гневе.

То есть мне лучше было не возвращаться в мир живых.

– Есть такой народ на Востоке – японцы, слышал, Шико? Князь у них вправе приказать воину покончить с жизнью, и тот выпускает себе кишки наружу. Считаешь, Анжу способен на что-то подобное?

Шут оглянулся, похоже – в опасении, что наш разговор подслушают. Я теперь стал прокаженный, со мной уже перекинуться парой слов опасно?

– Луи, не выходи из комнаты. Подговорю короля подписать тебе назначение куда-то на окраину. Слышишь меня? Сгинь!

Его словно ветром унесло, я возвратился к себе – обдумать ситуацию.

Назначение вне Кракова? Согласен на Смоляны! На любую должность. Но вряд ли…

Хуже другое. Ночь дуэли еще увеличила число моих врагов. Опальный и вдалеке от дворца, ослабевший, я буду практически обречен. Придется проигнорировать и совет Шико, и непосредственную опасность.

Что делает агент-нелегал, работающий на холоде, если предчувствует раскрытие и свою гибель? Когда нет возможности бежать, в качестве одного из вариантов решения проблемы он превращается в двойного агента. Это само по себе не означает предательства по отношению к пославшей его разведке, если поставить руководство в известность о вынужденном маневре, и помогает продлить жизнь, но чрезвычайно ее усложняет.