Анатолий Матвиенко - Де Бюсси

Вечер, тот же зал, но камин погашен, слуги не приносили еду, а Сиротка даже не предложил присесть с дороги, впрочем, и сам остался на ногах. На нем – черно-серый дорожный костюм под коротким бежевым плащом, сапоги в пыли, видно, сам тоже только что прибыл и не позволил слугам даже смахнуть грязь с сапог, до того торопился узнать новости.

– Пан Опалинский мне все доложил… вкратце. Де Бюсси, скажите мне правду хоть раз: король вернется в Краков?

– Если сядет на французский трон – вряд ли. По крайней мере, до нашего расставания под Аушвицем он не собирался возвращаться.

– Я так и думал… – магнат ступил к конторке для писания писем и машинально пробарабанил пальцами по деревянной поверхности. – Де Бюсси, я предупреждал, что не стерплю обман и предательство!

– В чем же вы видите их? Я вас ни разу не обманул.

– Но не предупредили, что Хенрик навострился сбежать. У вас было достаточно времени, чтобы предупредить! Передать записку с лакеем, что ли.

– Пшепрашам, пан Николай, я действовал исключительно в ваших интересах. Думаю, не ошибусь, если предположу – вы приказали бы задержать беглеца. Верно? Потом сожалели бы об этом поступке. Речь Посполитая обезглавлена, но в Вильно правит ваш родственник! Чем не повод для расторжения унии с Польским королевством?

– Мальчишка! – сорвался магнат, всего на несколько лет меня старше, естественно – в этом мире, в прошлом я уже приближался к пенсионному возрасту, если от меня что-то там осталось. – Предоставьте мне решать, что важно, а что нет, и какие действия предпринимать!

– Виноват, ясновельможный.

– Виноват, как же… – Николай, оставив в покое конторку, приблизился ко мне, выкатив побелевшие от гнева глаза. – Плевать вы хотели на наши дела, поэтому не чувствуете никакой вины. Плевали и на наши договоренности. Сбежал в Париж и думал – с концами! Ничто вас не остановило. Даже бедняги из охраны подземного хода!

– Они первыми обнажили сабли. Я очередной раз не позволил себя убить.

– Думаете, вывернетесь и на этот раз, исторгнув очередную ложь? Вы слишком высокого мнения о себе, француз. Наверно, считали, что влияете на события… Глупец! Помните, как залезли ко мне в особняк до пожара? Я едва успел убрать слуг и расположиться в средней зале, пока вы с медвежьим грохотом барахтались на чердаке. Зато удалось скормить вам сказку о Фирлее, и вы подпустили старого дурака совсем близко к Хенрику. Жаль только, что маршалок распорядился случаем совершенно бездарно. В общем, даже для вашего короля от вас никакого толку, одни проблемы, де Бюсси. Договор расторгнут. Если вас снова попробуют уничтожить, не рассчитывайте на мое заступничество.

– Премного благодарен и за то, что вы сделали, пан Радзивилл. Эти несколько люблинских дней в мае могли стать для меня последними. Что же дальше? Домашний арест в Вавеле?

– Домашний? – У магната глаза расширились от моей наглости. – Чтоб вы шастали по дворцу, затевали стычки и вновь убивали людей?! Ну уж нет.

На звон хозяйского колокольчика примчался лакей, тут же усланный за маршалком.

– Пан Опалинский! – приказал ему Радзивилл. – Заприте этого француза в тюремную камеру и покрепче.

– За убийство шляхтичей при попытке к бегству?

– Нет… – Сиротка на миг задумался. – Бросаем тень на Хенрика, приказавшего бежать. Как бы то ни было, формально он – наш король по сей день. А король имеет право покидать дворец, когда ему заблагорассудится… Нормальный король, пся крев!

Он грохнул кулачком по конторке, выбив из нее жалобный скрип.

– Тогда по какому…

– По какому угодно другому обвинению. Ну, например… Вспомнил! В апреле де Бюсси напал на трактирщицу в Люблине и грязно ее домогался. Теперь злодей изловлен. Пан Опалинский, сажайте его под замок и отошлите гонца в Люблин, пусть привезет все необходимые заявления для суда. Впрочем, – он выдавил улыбку, – Хенрик вправе вас помиловать. Если вернется в Вавель. Иначе ждите милости только у палача.

– Вашу шпагу, пан де Бюсси, – протянул руку Опалинский, мне не осталось ничего другого, как снять перевязь.

Итак, на пути в Париж обнаружилась непредвиденная остановка, причем в точке старта. Длительность ее мне обещана до возвращения короля. То есть до бесконечности. А так все хорошо складывалось…

Почему в тюремных подвалах всегда живут крысы? Не мыши, не хомячки какие-нибудь, а крысы? Вывести их сложно, но можно. Боюсь, местная власть считала пакостных грызунов одним из средств давления на заключенных.

Через месяц я научился засыпать, не обращая внимания на попискивание, не вздрагивать, когда хвост задевал по лицу. Затем оброс бородой, как бродяга, большая часть физиономии покрылась волосами, из них периодически вытаскивал паразитов. На фоне вшей, тараканов и прочих мерзких инсектов обычные комары, проникающие в сырой подвал от Висленской низменности, казались милым напоминанием о прошлой нормальной жизни.

На мне тот же камзол, рубаха и шоссы, что были в ночь бегства. Как бы я ни привык и ни принюхался к ароматам подвала, запах собственного немытого тела раздражал неимоверно.

Но больше всего угнетали скука и безделье. Без интернета, машины и мобильного телефона я тем не менее жил в шестнадцатом веке куда более насыщенной жизнью, чем в двадцать первом. Практически каждый день был наполнен событиями, новостями, если их не хватало, мое окружение непременно искало развлечений, точнее – приключений на пятую точку и, как правило, находило, причем в результате таких развлечений отдать Богу душу казалось проще простого, некоторые, собственно говоря, и вправду ее отдавали.

Да, Матильда уступает в скорости «Харлею», но в целом я проводил в движении куда больше времени, чем в бытность атташе по культуре. Самолет еще быстрее мотоцикла, но ты просто сидишь в кресле авиалайнера, дремлешь или убиваешь время, вперившись в планшет.

Полная пассивность вышибла меня из колеи. Я разучился ничего не делать!

Вавельский дворец и крепость – город в миниатюре, здесь есть всё, даже небольшая тюрьма – для личных узников короля или особых персон. Правда, условия совершенно не графские.

Мой единственный канал связи с миром – болтливый тюремщик Станислас. Когда наступали часы его службы, а старший офицер городской стражи, над ним начальствующий, попадался нестрогий, Станислас непременно гремел ключами моей камеры и заходил проверить, надежно ли заперт самый опасный преступник Польши – насильник трактирщиц.

Служба в тюрьме не располагает к подвижности. Темно-бордовый кафтан Станисласа, похоже, не застегивался никогда, физически не вмещая острое пузо огуречной формы. Туповато-добродушное лицо толстяка неизменно сияло глуповатой улыбкой.