Анатолий Членов - По следам Добрыни

Княжеский сын. Привилегии Добрыни в первый новгородский период имели, однако, значение не только для будущего (которого Прозоровский не разбирал), они бросали свет и на прошлое Добрыни. Чтобы иметь возможность занять положение столь высокое, здраво рассудил ученый, Добрыня должен был , сообразно понятиям X века, родиться княжеским сыном !

Действительно, по понятиям эпохи (и не только X века, но и всего средневековья), высокая родовитость была для правителей вещью немаловажной. Невероятно высокое положение Добрыни при Святославе – не только веский аргумент, указывающий на законный брак Святослава с сестрой Добрыни. Оно указывает, бесспорно, и на родовитость Добрыни, Малуши и их отца.

Действительно, если Малуша, чтобы стать княгиней, женой Святослава, должна была быть урожденной княжной, значит, и отец ее был вовсе не безвестный житель Любеча, а прирожденный князь, что отлично согласуется с загадкой стремительного возвышения Добрыни еще в 970 году и вполне способно ее объяснить.

Таким образом, парадоксы в положении Добрыни и Малуши указывали Прозоровскому не только на законный брак Святослава с Малушей, но сверх того еще и на династический брак ! Святослав вступал в брак не с рабыней, не ронял своего княжеского достоинства, нет, он роднился с другой княжеской династией…

Если бы Прозоровский обратился к былинам (чего он вообще не делал), то обнаружил бы, что княжеское происхождение Добрыни также известно былине! Советская исследовательница былинного эпоса Т. Н. Кондратьева сжато формулирует социальное положение былинного Добрыни следующим образом: «Добрыня… в разных вариантах былин то боярин, то князь» [15]. Заметьте, князь .

Эти былинные сведения тем ценней, что люди, слагавшие и исполнявшие былины, не могли почерпнуть их из летописей (в летописях Добрыня нигде князем не назван). Притом княжеское звание – не эпическая условность, подобающая каждому былинному богатырю (скорей, наоборот). Оно относится в былине именно к личности Добрыни. Таким образом, независимый источник былины, не использованный Прозоровским, подтверждает его вывод о княжеском происхождении Добрыни.

Былина знает, что Добрыня – князь. Но, значит, и отец его был князем – то есть в былине наличествует та же логика, которую обнаружил относительно Малуши в летописях Прозоровский.

Два вида рабства. Перед Прозоровским возник вопрос: если Малуша княжна, то как она попала в рабство? А в рабынях она, несомненно, побывала. «Несмотря на такое значение этой фамилии, Малуша, по отзыву Рогнеды, была раба» [16], – писал ученый. (Рогнеда – дочь князя Полоцкого, к которой в 980 году сватались одновременно Владимир и Ярополк. Рогнеда отказала Владимиру именно под предлогом, что он сын рабыни.) То, что Добрыня в былинах князь, изведавший в юности долгое рабство, вызывает тот же вопрос: как княжич Добрыня попал в рабство?

Но и без обращения к былинам наблюдений Прозоровского над странностями некоторых летописных сведений было предостаточно. Перед ним было таинственное княжеское семейство, каким-то образом побывавшее в рабстве. Как это совместить с их высоким рангом? Как рабство не помешало им снова возвыситься?

Прозоровский сумел не только обнаружить противоречивое положение Малуши и ее родичей, но и найти ему объяснение. Отвечая на возникающие вопросы, он специально остановился на наличии в ту эпоху принципиально различных видов рабства:

«Рабство было двух родов: одно происходило из права юридического и делилось на три вида холопства… Другое – по праву войны, и к рабам сего рода относились пленники, из которых лучшие поступали во владение князя. Обстоятельства, которыми обставлена история Малкова семейства, показывают, что Малуша не была рабою по праву юридическому, следовательно, она была рабою по праву войны» [17].

Вывод здравый и логичный: в плен попасть может и князь. И княжеское семейство тоже. Разумеется, пленение, обращение в рабство – тяжкое бедствие, но оно не перечеркивает прирожденной родовитости, оставляет возможность к новому возвышению.

Таким образом, парадоксальный вывод Прозоровского, что отец Малуши и Добрыни был прирожденным князем, не только получил подкрепление еще по одной линии, но и предстал как наиболее логичное объяснение парадоксов в положении его детей. Ключ к их положению следовало искать в его судьбе.

Малуша была какое-то время рабыней, потому что в рабство попал ее отец, и притом попал на войне. И если потом Малуша смогла стать великой княгиней, женой Святослава, а Добрыня получить в 970 году регентство Новгородской земли, то это произошло потому, что их отец по рождению был князем.

Все сходилось. И все упиралось теперь в загадочную фигуру Малко Любечанина, оказавшегося пленником, бывшим князем. Прозоровский сумел найти разгадку и здесь.

Пропавший древлянский князь. От внимания Прозоровского не ускользнуло, что как раз незадолго до появления в Любече загадочного экс-князя Малко не менее загадочно исчез из своей столицы Коростеня князь Древлянской земли с очень похожим именем – Мал. И притом исчез после ожесточенных военных действий 945—946 годов.

Надо сказать, что исчезновения Мала историки до Прозоровского не замечали. Поскольку летопись изображает Мала мятежником, виновным в гибели государя, Игоря Рюриковича (отца Святослава), им казалось само собой разумеющимся, что Мал был казнен за это вдовой Игоря Ольгой.

Но у Прозоровского был очень зоркий глаз. И его волновала загадка Малко Любечанина. Поэтому он подметил то, чего до него не замечал никто: о судьбе Мала после поражения Древлянского восстания летописи не говорят ни единого слова. Что же с ним стало? Погиб в бою? Был казнен? Бежал? Может быть, умер своей смертью? Был Мал Древлянский – и бесследно исчез. Это было более чем странно.

В летописном рассказе о подавлении Древлянского восстания Прозоровский подметил еще одну странность – поразительно милостивое отношение победителей к древлянской знати. При взятии древлянской столицы, писал ученый, «старейшины не были истреблены, но взяты в плен, не были они розданы и мужам в работу, а поступили во власть княгини» [18].

Анализ этих и аналогичных странностей в рассказе летописных статей 945 и 946 годов и навел Прозоровского на мысль, что о казни, гибели или бегстве Мала в летописи не говорится по той простой причине, что Мал, подобно всей древлянской знати, попал в плен и остался жив. А поскольку судьба Мала Древлянского была в X и XI веках общеизвестной, это умолчание летописи не могло в то время породить недоразумения, будто Мал казнен Ольгой.

В своем анализе Прозоровский привлек и ономастику. Во-первых, он отметил близкое сходство имен Мала Древлянского и Малко Любечанина, а во-вторых, подметил, что имя Малуши «образовано из имени отца, но произведено из слова «Мал», и сделал заключение, что ее отец «в действительности был Мал Любечанин». И наконец, установил, что Малко вообще не самостоятельное имя, а просто уменьшительная форма от имени Мал. Эти здравые ономастические соображения и замечания положили конец последним возможным сомнениям.