Андрей Величко - Фагоцит разбушевался

В общем, у нас все еще впереди, и эта мысль тревожит.

Из вождей первым вернулся Брежнев, но не в Москву, а прямиком в Завидово. И пригласил меня, так что вскоре мы с ним уже сидели в знакомой беседке.

- Ты, Витя, конечно, критикан и антисоветчик, хоть и коммунист, - благодушно просвещал меня Леонид Ильич. - Но умный, с кем попало не откровенничаешь, а только с теми, с кем можно. Так и надо, мы тебе за это благодарны. С твоей колокольни часто бывают видны такие недостатки, которые с нашей не очень заметны. Но вот как ты один из главнейших вопросов нашей советской действительности пропустил, я понять не могу.

- Наверное, занят был, - предположил я. - С этой Луной я не то что какую-то там действительность держать в памяти - жене чуть не забыл подарок на девятнадцатилетие приготовить! Еле успел вспомнить. А что за вопрос-то такой ужасный?

- Неужели не понимаешь? Программа партии!

А ведь действительно, сообразил я. Та программа, что вроде как действует сейчас, написана при Хрущеве и явно под его диктовку - без нее наворотить столько чуши не получилось бы. Одно только «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме» чего стоит, а ведь это далеко не единственный перл. Там еще очень убедительно говорилось о ликвидации различий между городом и деревней, между умственным и физическим трудом и даже, кажется, между мужчиной и женщиной. Впрочем, конкретно в этом я не уверен. Скворцов эту программу если когда-то и читал, то начисто забыл после взрыва на учениях. Антонов, правда, точно читал, но давно и не очень внимательно. Однако воспользоваться его воспоминаниями все-таки можно.

- Ну, кое-что из программы как-то выполняется - например, на пятидневную рабочую неделю перешли еще в прошлом году, - неуверенно промямлил я.

- Видишь? Даже ты больше ничего не смог вспомнить. Практически партия сейчас живет и работает без программы, и это совершенно нетерпимое положение. Я собираюсь поднять этот вопрос сначала в Политбюро, а потом и на пленуме. Когда там у вас была принята следующая программа?

- В восемьдесят шестом году. Но ее назвали всего лишь новой редакцией, и вообще эту бумажку никто всерьез не воспринял. Не та уже была обстановка в СССР.

- Вот-вот, типичный пример, к чему может привести затягивание с принятием необходимого решения. Поэтому ты мне, пожалуйста, эту программу скопируй. И снабди своими комментариями. И я разрешаю... нет, даже прошу - не стесняйся. Пиши все, что думаешь. Если тебе покажется, что цензурными словами какую-то мысль не выразить, выражай ее нецензурными.

- Сделаю, - кивнул я, для солидности выдержав паузу. - И, кстати, одно соображение у меня уже есть.

- Сначала налей себе сока, раз уж не можешь пить, как человек, мне за двоих приходится отдуваться. Ну, за программу! Так что ты там хотел сказать?

- Вам понадобятся помощники, причем желательно не из идеологического отдела ЦК. Там можно будет показать только уже основательно проработанный документ.

- Хм... какой-нибудь общественный консультативно-созерцательный совет... - икнул Брежнев, - в смысле совещательный... а что, не помешает. Небось предложишь туда своего Ефремова?

- А кого же еще? Можно, правда, поговорить со Стругацкими.

- Вот и поговори со всеми, но сам свою часть тоже не откладывай. Программу и комментарии только на флешке, никаких распечаток. И коли ничего не пьешь, так хоть закусывай по-людски! Вон как физиономия-то осунулась за последний год. Давай, Вить, настала пора возвращаться с Луны на Землю.

В начале дороги до дома Антонов донимал меня комментариями к беседе с генсеком.

- Ни за что бы не поверил, если бы сам не видел твоими глазами - Леня Брежнев в роли начинающего антисоветчика! Охренеть и не встать. Вы, значит, теперь два сапога пара. Тут впору самого Маяковского вспомнить и слегка подправить - типа «ну, бл...ь, вам общим памятником будет растоптанный в грязи социализм».

- Да успокойся ты! Никто твой социализм топтать не собирается - ни я, ни тем более Леня.

- Он скорее твой, чем мой, я-то давно при капитализме живу. Привык уже.

- Тогда тем более, я что, дурной - топтать свою же собственную вещь? Лучше поднять, отряхнуть и положить в укромное место, авось когда и пригодится.

Мы уже ехали по кольцевой, но тут плавное течение нашей беседы было нарушено. Не сказать чтобы грубо, скорее наоборот - приятно для глаза. Во всяком случае, именно так выглядела обтянутая фирменными джинсами женская попка, выглядывающая из-за приткнувшейся на обочине «Явы» без заднего колеса.

- Куда летишь?! - завопил Антонов. - Тормози, Шумахер!

- Да не суетись ты, мне тоже интересно.

Я быстро сдал задом, а дама... да нет, скорее девушка поднялась с четверенек. Антонов мысленно облизнулся - выглядела она на пять баллов. Не как Вера, конечно, но все равно очень неплохо. К тому же у нее был совершенно импортный вид - даже в большей степени, чем у Антонова, когда он начинал охмурять рыбную принцессу.

- Можно, начну я? - спросил он и, дождавшись подтверждения, галантно осведомился:

- Хау кен ай хэлп ю, бьютифул лэйди?

- С чего ты взял, что она знает английский? - удивился я.

- А что, по ней не видно? - отмахнулся он, продолжая треп на том же языке. И, между прочим, получая ответы на нем же.

Оказалось, что девушка проколола заднее колесо. Снять она его сняла, а сейчас пыталась разбортовать покрышку, но пока безуспешно. Хотя какие тут могут быть трудности, я совершенно не понимал. Ладно бы у нее стояла восходовская резина, которую, действительно, бортовать довольно трудно - так нет, мягкий фирменный «Барум». Его при некоторой тренировке вообще можно снимать и ставить без монтировки.

- Ну ты даешь! - усмехнулся Антонов, не прекращая болтовни. - А как же иначе с тобой можно естественным образом, не вызывая подозрений, познакомиться? Она же не знала, что ты такой однолюб - но ничего, кроме тебя, тут есть еще и я. И чего стоишь, вытащи ты ей камеру, наконец! Работы-то на пару минут, не больше. Но лучше не торопись, а то я и поговорить толком не успею, как все будет сделано.

В общем, когда заклеенная камера была возращена под покрышку, а колесо накачано и установлено на мотоцикл, Антонов уже успел капитально обаять девушку. Хотя, насколько я понял, процесс тут был обоюдный.

Наша новая знакомая оказалась француженкой русского происхождения, приехавшей в Союз по программе культурного обмена. Звали ее Нинель Обермейстер.

- Оригинальная фамилия для русской француженки, - мысленно усмехнулся я.

- Да врет она! - уверенно заявил Антонов. - Английский ей родной, так что вопрос тут стоит просто - МИ-6 или ЦРУ?

- Когда это ты на слух научился определять, какой язык кому родной?

- А я и не умею. Слушать надо было, о чем мы говорили. Я ее прямо спросил, англичанка она или американка. Она ответила - француженка, и соврала. Ты что, сам не можешь определить, когда тебе врут, а когда говорят правду? А у меня это последнее время получается даже лучше, чем у тебя.