Дмитрий Старицкий - Еврейское счастье военлета Фрейдсона

Надо же, как Саша быстро соображает.

Но комиссар недоверчив.

— Кузьмич, это так? — спросил он гардеробщика.

— Точно так, товарищ полковой комиссар, эти в полушубках стали этого ранбольного пихать к дверям, а тот стал отбиваться от них костылями, поднял тревогу и кричал ''диверсанты'', - ответил он.

Недолужко лежал как бы без сознания, но ресницами хоть и редко, но подергивал. Из разбитого носа текла кровь тонкой струйкой. Главное, живой. Лишний грех на душу мне брать не хотелось.

Второй сержант, отставив тихий скулеж обиженной дворняжки, снова принялся за ''плач Ярославны'' но уже исключительно для комиссарского слуха.

— Вин мэнэ закатував. Вин мэни ногу поломав. Явне напад на спивробитника органив пры виконанни. Арештуйте його, товарищу комиссар, вин, стэрво, германьский шпигун, у-у-у-у-у… Ненавиджу!

— Этих горе-конвоиров освободить от верхней одежды и в процедурную — готовить к операции, — с ходу распорядился по поводу потерпевших сержантов, нарисовавшийся у гардероба с неизменном в последнее время окружении ''цветника'' медичек, доктор Туровский.

Медички тут же поспешили выполнить его указания.

— Планшетки их отдайте мне, — приказал комиссар. — И доложите что с ними?

— Перелом ноги у одного, сложный, и перелом носа у второго. Точнее надо осматривать в соответствующем освещении и необходимыми инструментами, товарищ полковой комиссар.

Туровский был собран, точен и уверен в своем диагнозе.

А вот комиссар впал в некую задумчивость.

— Богораза нет в госпитале. Сами будете оперировать? — спросил он врача.

— Зачем? — пожал плечами Туровский — В госпитале хирургов навалом именно сейчас. Пусть тренируются.

— Действуйте, товарищ военврач второго ранга, — отпустил его комиссар.

И вскоре, сдав шапки-валенки-полушубки сержантов в гардероб, санитары принесли для них носилки. Уложили и понесли.

— Недолужко, Вашеняк, что здесь происходит, черт возьми?! — О, и Ананидзе нарисовался для полного комплекта.

— Мени тут закатувалы, товарищу Ананидзе, — пожаловался Вашеняк с носилок, а Недолужко продолжал прикидываться ветошью.

— А вот это я как раз у вас и хотел спросить, товарищ Ананидзе, — повернулся к нему комиссар, одновременно делая рукой врачу знак, чтобы носилки уже уносили. — Куда ваши сержанты так усердно волокли товарища Фрейдсона? — комиссар сделал звуковой акцент на слове ''товарища''.

— Ничего особенного, — спокойно и уверенно ответил особист. — Рядовая практика. Отправка ранбольного на экспертизу в институт Сербского.

— Тогда у меня по этому поводу будет к вам несколько вопросов, — не отставал от особиста комиссар. — Во-первых — почему отправляете ранбольного за пределы объекта без соответствующего распоряжения начальника госпиталя. Я как комиссар такую бумагу не подписывал. Во-вторых, почему отправляете среднего командира на эту вашу экспертизу раздетым и разутым, когда на улице мороз минус двадцать два? В третьих, насколько мне известно, институт Сербского по выходным дням не работает.

— Тем более что комиссия из института Сербского сама будет у нас, здесь, завтра, — мстительно добавил доктор Туровский. — И никакой надобности в отъезде ранбольного за пределы госпиталя не было. И назначает такую экспертизу лечащий врач, а не сотрудник НКВД.

— Вот именно, товарищ Ананидзе, — почесал комиссар переносицу тыльной стороной ладони, в которой были зажаты ремешки сержантских планшеток. — Так что до выяснения всех обстоятельств я вынужден вас административно арестовать. Пока на сутки. Сдайте оружие.

— Но позвольте, товарищ полковой комиссар… — возмущению Ананидзе, казалось, не было предела, однако в рамках приличий.

— Не позволю, — обрубил комиссар. — Снимайте ваш ремень с кобурой.

— Но так не полагается, товарищ Смирнов.

— У нас ЧП. Будете упираться, товарищ Ананидзе, будете помещены на гарнизонную гауптвахту, вместо комфортабельной палаты в госпитале. На это власти моей хватит.

Ананидзе нехотя расстегнул портупею, потом пряжку и отдал комиссару ремень с кобурой и планшеткой. Глаза его при этом горели праведным гневом, но внешне он держал себя в руках. Куда только жизнерадостный ''живчик'' делся.

Я все это время так и простоял спиной к входным дверям с пистолетами в руках.

— И вы, товарищ Фрейдсон, отдайте мне свои трофеи, — потребовал от меня комиссар.

Я подчинился. А что делать?

Смирнов вложил пистолет и револьвер в кобуры Недолужко и Вашеняка, добавил к ним ремень Ананидзе и, походя, повесив всю гебистскую амуницию на единственную руку Когану начал распоряжаться.

— Ананидзе посадите в морг. Он снаружи запирается.

— В морг нельзя, товарищ комиссар, там труп Семецкого лежит, — возразил седоусый санитар с ''пилой'' старшины в петлицах, закидывая винтовку на плечо.

— Тогда в запасную каптерку в полуподвале и выставить снаружи вооруженный пост. Сержантов в процедурную уже унесли? Хорошо. То-то, смотрю, тихо стало. Коган и Фрейдсон ко мне в кабинет. За мной.

— Одну минуту, товарищ полковой комиссар, — вмешался политрук Коган.

— Что тебе еще? — поморщился комиссар. Видно было что вся эта ситуация ему крайне не нравится.

— Товарищ Ананидзе в Новогоднюю ночь, когда товарища Фрейдсона унесли в морг, произвел выемку его личных вещей в палате. Я считаю, что прежде чем отбывать административное наказание он обязан их вернуть законному владельцу.

— Резонно. Теперь все? Пошли. Сначала в кабинет к Ананидзе. В каптерку его уведут потом.

Капитан Данилкин, который так и оставался стоять, опираясь на костыли, в холле у траурного объявления по Семецкому, когда Коган побежал ко мне на выручку, увидев возглавляющего наше шествие распоясанного Ананидзе под вооруженным конвоем, уронил челюсть на пол, но глаза его мстительно засверкали. Не любят в РККА Особый отдел. Ох, не любят…

Коган ему только головой мотнул: ''скройся, мол''.

До кабинета Ананидзе дошли быстро, благо он располагался недалеко и к тому же очень хитро. Человек мог заскочить в этот кабинет, видимый лишь с одной стороны коридорного отнорка и то лишь на небольшом расстоянии. Что создавало информаторам Особого отдела видимость анонимности в глазах остального персонала госпиталя.

Комиссар сразу занял главное место за письменным столом, а Ананидзе усадили на традиционное место допрашиваемого. Остальные остались стоять. Мизансцена выстроена и сам Тариэлович, усаживаясь на неудобный табурет, ее прекрасно понял. Не дурак.

— Спрашивайте, товарищ комиссар, что вас интересует, — Ананидзе сделал акустический акцент на слове 'товарищ'.

— Меня интересует пока только одно, — комиссар сделал акцент на слове 'пока'. — Где личные вещи товарища Фрейдсона, которые вы изъяли из его палаты?