Руслан Мельников - Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг [сборник, litres]

Из левой ниши грозно смотрит суровый старикан в рогатом шлеме – тоже из глины. Рядом с дедком аккуратно сложены человеческий, лошадиный и коровий черепа. Эти уже настоящие.

«Обитатели прусского пантеона, – догадался Бурцев. – Молниевержец Перкуно, бог молодости, урожая и источников Потримпо, и повелитель мертвых Патолло. Ох, и попал же ты, Васька, в самое сердце Священного леса попал!»

Он выставил перед собой дубинку, опасливо осмотрелся по сторонам. А вот глянуть вверх – за еловые лапы, под которыми сам же и прятался – не удосужился. Напрасно…

Шаг, два – и жрецы посыпались с деревьев как горох. Захлопали в воздухе длинные широкие одежды. Что-то мелькнуло перед глазами. Послышался сухой стук дерева о дерево. Первый нападавший рухнул прямо на руки, выбил посохом палку. Еще двое или трое спрыгнули справа, другая парочка – слева. А сколько противников очутилось сзади него, Бурцев даже не понял. Зато ощутил хрясткий удар по затылку. Хорошенький такой удар. Неточный, правда: тот, кто его нанес, видимо, сам не удержал равновесие после приземления. Да и толстая войлочная шапка-подшлемник уберегла голову. Но с ног Бурцева все-таки сшибло.

Он выкатился из укрытия к языческому капищу – прямо в Круг Смерти. Используя инерцию, кувыркнулся через плечо, подскочил на ноги, прыгнул вперед – под дуб.

Охранник Аделаиды уже стоял в боевой стойке, направив свой посох в голову противника. То ли ударить хотел, то ли зацепить изгибом кривой палки за шею. В любом случае выпад прусса не достиг цели.

Бывший омоновец уклонился от просвистевшей палки, левой рукой отбил жреческое оружие в сторону, правой нанес в открытую челюсть одноглазого добрую зуботычину. Вайделот перелетел через валявшуюся сзади пленницу. Грохнулся на спину. Подвывая и подволакивая за собой посох, пополз за дуб.

Рот Аделаиды больше не зажимала жреческая ладонь. И княжна вопила в голос. Обрадованно вопила, восторженно. Словно азартная фанатка на боях без правил.

– Вацлав! Давай, врежь этим язычникам! Бей идолопоклонников богопротивных! Разорви их всех!

Полячка кричала и подбадривала, будто и не было между ними недавней размолвки. А бой под дубом нешуточный! Десяток кряжистых бородатых пруссов с дубьем в руках уже обступали безоружного противника и связанную девчонку. Ничего ж себе раскладец…

Бурцев увернулся от одного посоха, отскочил от другого.

– Развяжи меня! – потребовала Аделаида.

Ага, как же! Пока он будет возиться с узлами, жрецы забьют, нафиг, обоих. Как мамонтов забьют. Пережигать путы угольками тоже времени нет. Нет и захудалого ножика под рукой. Да чего там – у него вообще сейчас ничего нет. Кроме набитых до мозолей кулаков и проворных ног.

В слабой надежде Бурцев глянул за дуб. Облом-с! Кривой на левый глаз охранник Аделаиды успел свалить вместе со своим посохом. И чем теперь прикажете обороняться? Голыми руками? Или хрупкими глиняными истуканами? Бурцев подхватил из-под ног прусского бога мертвых Патолло бычий череп. Держа за рог, угрожающе поднял над головой. Смешно, конечно, но хоть что-то…

От визга жрецов, возмущенных таким святотатством, заложило уши. Не стало слышно даже криков Аделаиды, которая все еще требовала, чтобы он, бросив все, освободил ее от веревок.

Бычий череп разбился о первую же бородатую морду прусского священнослужителя. Еще одного Бурцев согнул пополам ловким ударом ноги под дых. Третьего подцепил мощным апперкотом. Но больше увертываться от мелькающих в воздухе палок он уже не мог.

Дотянулись сразу трое. Сильный тычок в грудь. Удар жреческого посоха под колени. Да и по черепушке приголубили – мало не показалось: шапка слетела, в глазах заплясали искры.

Уже падая и готовясь к неминуемой смерти посреди языческого капища, Бурцев услышал зычный клич:

– Готт мит унс! [60] С нами Бог! ( нем .)

«Немцы», – спокойно, без тени радости или огорчения подумал он. А чего радоваться, чего огорчаться? Что разъяренные жрецы, что тевтонские рыцари – все ведь едино.

Ни его, ни Аделаиду лесные вайделоты добивать не стали. Пока… Из внимание привлек третий святотатец, нарушивший запретную границу леса. Новый противник был один, но посерьезнее безоружного Бурцева.

К Священному дубу несся во весь опор рыцарь на крупном боевом коне. Чуть привстав в стременах, прикрывшись щитом и выставив перед собой тяжелое копье с небольшим щитком для правой руки и ярким вымпелом под массивным наконечником, всадник уже издали лаялся по-немецки.

Голос из-под ведрообразного рогатого шлема-топхельма звучал глухо и грозно. Звенела новенькая, словно только что из оружейной мастерской длиннорукавная кольчуга двойного плетения. Блестели на солнце стальные пластины поножей, наколенников и латных рукавиц.

Длинный прямой меч болтался на рыцарской перевязи слева. Справа – на поясе торчал граненый кинжал-мизерикордия. Тот самый «кинжал милосердия», которым у благородных господ принято добивать друг друга в смертельных поединках. За спиной развевался теплый походный плащ, подбитый мехом. Нагрудную котту и треугольный щит украшал не тевтонский крест, а вычурный роскошный герб: вставший на задние лапы золотой медведь на белом фоне. Кроме того, на груди всадника висела плоская деревянная коробочка. Ковчежец вроде тех, в которых монахи и особо набожные рыцари носят святые мощи.

Нападавший проскочил меж двух камней лесного мегалита, влетел в толпу пруссов. Первого вайделота опрокинул и истоптал конем, второго достал копьем. Жреца, попавшего под тяжелый наконечник, отбросило к дубу. Прусс впечатался спиной в дерево, и копье буквально пригвоздило бездоспешное тело к толстому стволу. Древко переломилось, рыцарь на коне пронесся мимо – к противоположному краю Круга Смерти, превратившегося в ристалище. Вайделот медленно сполз с куцего обломка на землю. Глубоко вбитый под кору наконечник и окровавленный банер остались торчать в дереве.

Пруссы взвыли – дико, отчаянно. Дерзость чужака, осмелившегося поднять руку на Священный дуб, ввергла жрецов в состояние буйного помешательства. А рыцарь уже разворачивался для новой атаки. Теперь в его руке сверкал обнаженный меч. Сломанное копье он, однако, не выкинул: укороченное почти по самый наручный щиток древко торчало за спиной всадника из специальных петель на высокой задней луке седла.

«Бережливый немчура, – отметил про себя Бурцев, – оружием так просто не разбрасывается!» Ни у кого и никогда прежде он не замечал столь трепетного отношения к собственному оружию во время боя. Все-таки чревато подобное жмотство в скоротечной драке. Ох, как бы жадность не сгубила сегодня этого фрайера в латах.