Александр Громов - Запретный мир

Следом появился Витюня. Одной рукой он подпирал щеку, другой ошалело отдирал от себя визжащую женщину, метящую выцарапать ему глаза. Увидев Юрика, он обрадованно рявкнул, стряхнул женщину в сугроб и по лишенному перил мостику перебежал, как эквилибрист.

— Во, — сказал он и, побулькав, обильно сплюнул кровью. — Видал, а? Это его жена.

— Она и мужа колотит, — насплетничал Юрик. — Эксклюзивное право. Ты что себе думал: она позволит бить его кому-то другому?

Витюня прорычал нечто невразумительное. На той стороне женщина, пронзительно вереща, выдиралась из объятий сугроба.

— Пошли отсюда… Нет, стой! Как твой зуб?

Витюня засопел, забулькал и вновь сотворил плевок, длинный, как торпеда, и красный, как спелый арбуз.

— Там остался… — Он оттянул губу, приглашая полюбоваться работой дантиста. По виду, такие повреждения десне могла бы нанести пуля дум-дум. — Видал?

— Ничего, батыр, пройдет, — утешил Юрик, невольно содрогнувшись. — Уже небось легче, да?

— Ага! Ты знаешь, что этот гад сделал? Вдавил мне в десну острую палочку да как шарахнет по ней камнем! — Витюня неожиданно всхлипнул. — Полдесны оторвало. Повезло придурку, что в дверь вылетел, — убил бы…

— Пошли, пошли, — поторопил Юрик. — Уж больно тетка эта орет… Ты вот что, фельдмаршал: помирись с ним.

— Чо?!!

— Через плечо. Дело говорю. Подарок ему сделай какой-нибудь. И бабе этой тоже. Ну ты сам подумай: зачем нам иметь врагом колдуна? Он и так, бедняга, не в своей тарелке: чародею полагается быть вторым человеком в племени, а он какой? Тут, кроме него и Пуна, и Култ, и Хуккан, и я, и ты… Наше счастье, что он дурак, ну и не надо развивать в нем комплекс неполноценности. Себе дороже.

Витюня промолчал. Снег, обласканный солнцем, уже не скрипел под ногами. В такую погоду горожане толпами едут на природу кататься на лыжах и дышать кислородом.

Остановились в проулке, подставив физиономии солнцу. Витюня шепотом ругался, но на боль уже не жаловался. Правда, заплевал всю тропинку… Юрик твердо решил, что в свой дом его не поведет.

— Снегом приложить попробуй, — предложил было он. — Хотя нет, еще другой зуб себе застудишь… Пошли к тебе, а? Пива выпьем…

Витюня помотал головой:

— Лучше к тебе.

— А у меня пива нет, — соврал Юрик и без промедления спросил с интересом: — Что, с Харой у тебя нелады?

Витюня неопределенно махнул рукой и отправил в сугроб еще одну алую торпеду.

— У меня нормально. А у тебя?

— Тоже нормально.

Витюня недоверчиво засопел. Юрик посмотрел на него с подозрением.

— А ты чего ждал — что она мне за выпитое пиво глаза выцарапает? Не дождешься. Не, батыр, здесь жены что надо. Правильные.

Витюня засопел громче и злее.

— В чем дело? — осведомился Юрик. И ведь знал, хорошо знал, негодяй, в чем дело! — Нет, вы на него полюбуйтесь: отхватил сестру вождя, десятую часть добычи и еще недоволен! Мне бы так жить! Растак его братом назвал. Жена у него с чистой анкетой, не то что моя — у нее дед в диссидентах…

Против ожидания, Витюня лишь спросил:

— Не знаешь, через сколько времени пропавший без вести человек считается умершим?

— У нас — не знаю. В Японии — через семь лет.

Витюня долго молчал, качая головой.

— Ну ни хрена же себе, — молвил он наконец. — Откуда ты знаешь, как в Японии?

— Кобо Абэ.

— А по-русски?

— Писатель Кобо Абэ, — пояснил Юрик. — Роман «Женщина в песках».

— Не говори мне о женщинах! — рявкнул Витюня.

— А что? — полюбопытствовал Юрик.

— Договоришься у меня… — Витюня покряхтел и решил уйти от скользкой темы. — Гхм… Как в Японии, он знает, а как у нас — нет. Умник…

— А зачем мне было знать? — резонно возразил Юрик. — Я что, юрист? Или хоть раз собирался пропадать без вести?

— Пропал же.

— А это с какой стороны посмотреть. Может, не мы с тобой пропали, батыр, а наш прежний мир пропал. Разве плохо? Нет, ну ты скажи: чего тебе здесь не хватает? Прораба, что ли? Шпаны уличной? Ментов?

— Пиво плохое…

— Зато много. И еды от пуза. Растак говорит, что голода в этом году не будет. А по-моему, его тут вообще никогда не будет. Еще что?

Витюня нагнал на лоб морщины. Думал.

— Телевизора нет.

— По рекламе памперсов соскучился? Ню-ню.

— А футбол?

— Местных научишь.

— Я не играть, а смотреть люблю.

— Вот и будешь смотреть. Хочешь, зрителем будь, хочешь, судьей, тьфу, да хоть штангой! Разрешается. Что еще тебя не устраивает?

— Воевать надо.

— И там от этого никто не застрахован. Зато здесь ты Вит-Юн, несокрушимый, понимаешь, богатырь, а там — червяк, молекула…

Витюня засопел. Было немного обидно.

— Я там ваучер не успел вложить, — сознался он наконец. — Э, ты чего смеешься? Ты не смейся…

Держась за живот, Юрик гнулся пополам.

— «Волгу» захотел? Угу… Разинь ширше… Ты Растаку только скажи — тебя тут в носилках таскать станут, и рулить не надо. Опять же, покажи мне здесь хоть одного гаишника. Тьфу! За честь почтут в сортир тебя носить!

— Ага, в сортир, — пожаловался Витюня. — Там кабинки нет…

— Какой еще кабинки?

— Теплой кабинки. С унитазом.

Юрик всхохотнул.

— В твоей родной деревне у тебя была кабинка?

— Так то в деревне… — начал было Витюня, но Юрик не дал ему закончить:

— Зато канализацию не прорвет. Слушай, Вить, — заговорил он проникновенно, — ну ты что, в самом деле считаешь, что там лучше, чем здесь? Ты глаза-то разуй. Мне вот хуже: в этом мире еще тысяч этак пять лет с парашютом не прыгнешь. И ничего, терплю до времени. Интересно же!

Нахохлившийся Витюня издал невнятное рычание. Дыхание со свистом вырывалось из его рта через новоприобретенную прореху в зубах. Размеренно пульсировала струя пара. Витюня походил то ли на кита, пускающего фонтан, то ли на клокочущий перед извержением гейзер.

— Я так думаю, что до весны не стоит и рыпаться, — отважно рубанул Юрик, бдительно следя за реакцией собеседника и гадая, стоит ли сказать ему, что седловина Двуглавой горы, прячущая лаз, который местные называют Дверью, позавчера по приказу вождя была превращена сотней лесорубов в непроходимую засеку, и решил умолчать. — А весной… весной чего-нибудь придумаем…

— Если доживем, — резанул Витюня правду-матку.

Нет, лукавил Витюня, неумело, но лукавил! На самом деле он давно свыкся со своей участью и даже стал находить жизнь среди дикарей не лишенной приятности. Даже к остервенелым ночным наскокам истосковавшейся без мужчины Хары он успел притерпеться и принимал их почти как должное, а что местные еще не изобрели баню и зимой практически не моются — так какой же спортсмен боится запаха пота, тем более что вечно висящий в землянке дым перебьет любой запах? Вшивости и грибка нет, ну и ладно. А главное, ушел куда-то и больше не возвращался потаенный страх перед женщинами. Уж всяко лучше жить под одной крышей с этой, чем делить коммунальную землянку с рыжим балабоном, воображающим, что он здесь самый умный…