Александр Громов - Запретный мир

Юмми знала: сначала будет боль, совсем несильная. И все-таки настигнет, ослепит напоследок вспышка бессильной жалости к себе и маленькому, что уже начинает возиться в округлившемся животе. Потом с неба низринется темнота, и станет покойно и хорошо. Совсем хорошо.

Так что же ты?!

Не медли!

Сегодня же ночью!!

Нет. Опускается рука, и страшно колотится сердце, и всякий раз после того, как подумаешь, что могло бы случиться непоправимое, маленький в животе начинает протестовать и толкаться.

Ты тоже любил когда-то, дедушка. Скажи, убил бы ты свою Ильму для пользы племени? Себя — да. Можно не спрашивать. А ее? А своего еще не рожденного ребенка? А если убийство пойдет на пользу не племени Земли, а его врагам?

Ответь мне, дедушка!

И скажи заодно, какое мне дело до потомков, что родятся через сотни поколений, если племя может лишиться своего продолжения в будущем уже сейчас, как только вожди покоренных племен решат, что Растак утратил свою удачу и помощь добрых духов? Ты ни слова не сказал о том, что племя Земли оставят в покое соседи, позволят ему зализать раны. Спасибо, что не солгал, дедушка!

И еще: ты забыл, что удел женщины — дарить жизнь, а не отнимать ее. Наверно, поэтому женщины-кудесницы столь редки и ни одна из них не рожала детей. Ты забыл, что женщина никогда не отдаст ни свое дитя, ни своего любимого. Разве можно требовать от реки, чтобы она остановилась и потекла в гору?

Муж переворачивается на спину. Теперь он храпит сильнее и смешно приоткрыл рот. Затем несколько раз дергает лицом. Наверное, ему снится что-то, может быть, его родной Запретный мир, куда он больше не хочет возвращаться. Так сказал он сам. И еще впервые сказал, что любит. Разве есть на свете большее счастье?

Есть. Родить ему ребенка. А потом еще. И у детей тоже когда-нибудь будут дети, а у тех свои дети, и ниточка будет тянуться еще долго-долго…

Я люблю тебя, дедушка. Но никогда не сделаю по-твоему. Пожалуйста, не мучь меня, отпусти…

Пожалуйста…

Влажный, недавно отдавший весеннему солнцу остатки снега лес долго не желал загораться, несмотря на высокие костры из валежника, сложенные почитай у каждого ствола на опушке, казавшегося посуше других и политого топленым бараньим жиром — не принесенным с собой, нет, но спешно добытым из заколотых животных небольшого стада, что пастухи Медведей не успели угнать в горы. Лес чадил. По-змеиному шипели переполненные весенним соком стройные стволы, обугливались и лопались, мучительно умирали, но и мертвые сопротивлялись огню.

До поры. Ибо кто не знает: всякое сопротивление имеет предел. И вообще все на свете имеет предел. Конечно, кроме мудрости вождя, силы духа его войска, отведавшего новых побед и почти забывшего о единственной неудаче, крепости боевого строя и мощи несокрушимого Вит-Юна.

И огонь пересилил воду. В трех местах разом вспыхнули факелами дремучие ели, пламя загудело, заюлило в крутящемся дыму, воровато облизало соседние кроны — и пошло разрастаться вширь, а главное, вглубь, как раз туда, где оно было сейчас нужнее всего, куда гнал его несильный, но вполне достаточный ветерок солнечного весеннего полдня.

На потрепанное и отогнанное, но еще не разбитое войско Медведей, ждущее в знакомой вдоль и поперек лесной чаще отнюдь не огня — глупых воинов Растака, легко попадающих в западни, хитро устроенные непревзойденными во всем горном поясе мастерами лесных ловушек! А с ними — на остатки войска племени Вепря и, может быть, некоторое количество их пособников из смежных миров, неразумно надеющихся когда-нибудь вернуться к родным очагам. Как будто тот, кого не позднее следующего лета признают вождем все племена горного пояса, может позволить себе роскошь совершить одну и ту же ошибку дважды!

Хочешь биться? Выходи на поле и бейся, если чувствуешь себя сильнее. Если нет, вспомни, охотник: самую хитрую и осторожную лисицу можно выкурить из норы.

Лишь необходимость сохранять достоинство удерживала Растака от нетерпеливого притоптыванья ногой. Долго еще соседи-враги намереваются унижать себя, глотая дым?

Без сомнения, биться они станут отчаянно — и Медведи, и Вепри, и особенно пришельцы из смежных миров, кстати, лучшие рабы, которым некуда бежать. Но те, кто позвал их на помощь, должны надломиться раньше — и потому, что в душе они уже не верят в победу, и еще потому, что знают: чем раньше они сложат оружие к ногам победителя, тем на более легких условиях получат его обратно, уже союзниками. Известно всем: Растак не какой-нибудь вождь крысохвостых, ему не нужна лишняя кровь людей одного с ним языка. Недоверчивый Туул, вождь Вепрей, напрасно думает, что в брошенном им селении и уцелевшей горсткой его воинов Растак упился местью, — нет, он лишь позволил своим попользоваться имуществом побежденных, но не тронул тех, кто не оказал ненужного сопротивления, и приказал не бесчестить женщин. Что совсем нетрудно исправить в случае дальнейшей несговорчивости упрямца: великодушие великодушием, но всему же должен быть предел!

Но этой битвы все-таки не избежать…

Зато после славной победы, надо думать, кое-какие народцы присоединятся к союзу добровольно. Хотя бы те, что называют себя детьми Филина и детьми Зубра. А там, глядишь, и хитрый Свиагр, вождь Горностаев, сообразит, что выгоднее сохранить жизнь, поступившись частью свободы, нежели потерять свободу вместе с жизнью. То-то он в этот раз не пришел на помощь ни Медведям, ни Вепрям!

Но с Ур-Гаром и Мяги разговор будет особый.

Не месть, нет. Недостойная вождя многих племен злоба давно выдохлась. Приползи Ур-Гар на брюхе, заливаясь покаянными слезами, — пришлось бы великодушно простить отважного противника и со временем позволить ему найти славную смерть в бою, как нашел ее Култ, чересчур могучий для вождя, чья верность сомнительна. Разумеется, боевой топор, перерубивший ему шейные позвонки, держала рука врага, тому есть свидетели, а что удар упал сзади, так в кровавой свалке случается и не такое…

Растак подавил в зародыше ненужную усмешку, загнал ее внутрь. Не время и не место. Величавое спокойствие — вот каков должен быть вождь перед воинами, замершими в напряженном ожидании.

Кстати уж, о крысохвостых… Вовремя они ударили на Волков, ничего не скажешь. Как нарочно. Разумеется, Растак тут ни при чем: ну кто хоть раз вел с крысохвостыми переговоры? Кто способен понять их несусветный язык? А то, что среди рабов упрямого племени Беркута оказалась одна старуха, много-много лет назад взятая в набеге на долину богопротивных соседей, — чистая случайность, не более. Как случайность и то, что две седмицы назад старуха исчезла куда-то вместе с Риаром, а спустя несколько дней вернулся один Риар и целый день о чем-то совещался с вождем. Ну разумеется, это случайность, кто может думать иначе? Счастливая случайность, благодаря которой Ур-Гар пока не прислал на помощь Медведям и Вепрям ни одного человека!