Александр Михайловский - Призрак Великой Смуты [авторский текст]

– Григория Михайловича, – говорил Доихара на довольно хорошем русском языке, – поймите правильно, – эти крохоборы янки считают, что все на свете можно купить. Возможно, что в чем-то они правы. Но в этом существует и обратная сторона – если все можно купить, то, значит, все можно и продать. И они продадут вас, если решат, что без вас они смогут с большей прибылью вести свой бизнес. А мы, японцы, в душе, несмотря на то, что сменили самурайские доспехи на европейскую военную форму, остаемся все теми же самураями, которые спасая свою честь, совершают обряд сепуку. Мы похожи на наши сабли, лезвия которых – лезвия старых прадедовских катан, а рукоятки скопированы с рукояток европейских сабель.

Есаул сделал из этой беседы должные выводы. И вот теперь он готов повести в бой свое воинство, которое огнем и мечом пройдется по Даурии и дойдет до Иркутска. Семенов знал, что только движение вперед поможет ему победить большевиков.

Да, противник слаб, плохо подготовлен и обучен. Но, несмотря на это, его отряд будет нести потери – война есть война. Однако с его продвижением вглубь российской территории силы отряда будут только расти – к ним примкнут все, кто недоволен властью большевиков. И чем решительней и беспощадней он будет расправляться с представителями этой власти, тем меньше потом появится желающих снова поддержать ненавистных есаулу узурпаторов из Таврического дворца.

Поэтому следует придерживаться правила – твердость, жестокость, решительность! Только так можно навести порядок в Забайкалье.

Есаул Семенов, накинув полушубок и нахлобучив мохнатую казачью шапку, решительно вышел на улицу. Легкий морозец сразу же схватил его за лицо, а под ногами захрустел недавно выпавший снег. Его воины уже были в седлах и ждали приказа своего командира и вождя.

Кого только среди них не было! Буряты, монголы, маньчжуры, китайцы – из числа тех, кто «прославился» у себя на родине уголовными делами, заслужил строгое наказание, и, не дожидаясь казни, подался в отряд Семенова в расчете на веселую жизнь и богатую добычу. Были тут и русские, в основном, казаки, были даже бывшие военнопленные – сербы, венгры, румыны и немцы. Все они считали своим командиром лишь его, есаула Семенова, и принесли клятву верности только ему одному.

– Ну что, ребята! – обратился к ним с крыльца есаул. – Покажем этим большевичкам, где раки зимуют?

Большинство из его воинов, плохо зная русский язык, не поняли идиому. Но по тому, как были сказаны эти слова, они догадались, что их вожак приказывает им выступить в поход. В ответ раздались приветственные крики, в воздух взметнулись сотни рук с зажатыми в них шашками и саблями. Воинственный крик вырвался из сотен луженых глоток.

– Ребята! – снова воскликнул Семенов, – я не буду никого ругать за то, что кто-то из вас перестарается и отправит к праотцам дюжину-другую невиновных. Но я строго накажу тех, кто пощадит хотя бы одного большевика. Только так мы сможем спасти нашу матушку-Россию!

В ответ на эти слова снова раздались восторженные крики. Хотя большинству из воинства есаула было наплевать на эту самую «матушку-Россию», но то, что есаул разрешил им безнаказанно убивать и грабить, воодушевило всех до полного обалдения.

Семенов вскочил на поданного ему коня, приподнялся на стременах и обернулся.

– В поход, на Даурию, – зычным голосом скомандовал он, – на рысях, марш-марш!

29 января 1918 года. Вечер. Забайкалье. Станция Даурия.

Есаул Семенов нервно расхаживал по помещению станционного ресторана, превращенного им в импровизированный штаб. С самого начала все у него пошло совсем не так, как он предполагал. Как всякий маленький Наполеон, есаул планировал разгромить немногочисленные красногвардейские отряды в одном приграничном сражении, а потом пройти до Читы победным маршем. Но большевики оставили Даурские степи без боя, откатившись за Нерчинский хребет, и теперь собирали свои силы на станции Борзя.

Приграничный 86-й разъезд оказался брошен, железнодорожных рабочих не было на месте, водокачка, поворотный круг и стрелки испорчены, запасы частью вывезены, а частью приведены в негодность. И так было на всех железнодорожных станциях в Даурской степи, в том числе и здесь, на станции Даурия. Сегодня днем, только выехав со станции, по неизвестным причинам взорвался паровоз, перевозивший состав с японскими солдатами капитана Окомуры, переодетыми в русскую форму.

Первое серьезное сопротивление отряды Красной гвардии оказали только на гребне Нерчинского хребта, где туземная кавалерия не имела никакого преимущества над большевистской пехотой, состоявшей большей частью из наспех вооруженных железнодорожных рабочих и бывших австро-венгерских военнопленных, не пожелавших с заключением мира возвращаться на родину. Именно там, в боях за хребет, как нельзя кстати пришлась бы японская пехота, поддерживаемая артиллерией. Японские покровители торопили Семенова, чтобы он поскорее занял Читу и провозгласил об отделении Забайкальского края от большевистской России. Что-то складывалось не так в мировой политике. В Токио нервничали и понуждали его, есаула Семенова, к более решительным действиям, и в связи с этим даже разрешили ввести в дело приданный ему японский отряд.

Барон Унгерн по своему обыкновению первым ринувшийся в бой, тоже попал на хребте в засаду, где во время боя и получил пулю в левое предплечье и осколок ручной гранаты в голову. Но Бог чертушку миловал. Пуля, попавшая в руку, не задела кость, и рана оказалась неопасной. Осколок же был на излете и лишь рассек кожу на лбу. Теперь бешеный барон, перемотанный окровавленными бинтами, сидел тут же и, прихлебывая чай со спиртом, прищуренными глазами наблюдал за Семеновым.

Несмотря на свою общую малограмотность, Семенов понимал, что время сейчас работает против него. Застрянь он тут, на Нерчинском хребте, и ни о какой серьезной помощи со стороны японцев можно было и не мечтать. А большевистское правительство в Петрограде, уже решившее все свои проблемы в Центральных и Малороссийских губерниях вполне может направить сюда по Транссибу свою пресловутую Красную гвардию, о деяниях которой наслышаны по всей России. Да и местные большевики тоже не будут сидеть сложа руки.

Семенову уже доложили, что совсем недавно в Чите появился какой-то бывший прапорщик Лазо, тут же развивший бешеную деятельность по сколачиванию из разрозненных отрядов сторонников большевиков местной бригады Красной гвардии, ядром которой стал полностью большевизированный Первый Аргунский казачий полк, казармы которого, кстати, располагались как раз здесь, на станции Даурия.

Есаулу стали известны фамилии нескольких местных большевистских заводил, и он, как и обещал, устроил расправу над их родными. В этом деле особенно отличились подчиненные барона Унгерна. Не отставал от них и назначенный Семеновым комендантом станции подъесаул Тирбах. Пороли и вешали не жалея ни баб, ни стариков, ни детей. Сам же Семенов считал, что во время уже начатой им гражданской войны вся мягкотелость и гуманность должны быть отброшены.