Александр Калмыков - Жаркий декабрь [авторский текст]

Утром еще до рассвета меня разбудил приятный, ласкающий душу гул. Это шли с востока наши бомбардировщики, спеша воспользоваться хорошей погодой и отбомбиться по противнику. Но летная погода – вещь обоюдная, она помогает не только нашим летчикам, но и немецким, и поэтому наблюдение за воздухом усилили. Впрочем, появление «штук» мы все равно прошляпили. Дело в том, что возвращались наши бомбардировщики поврозь, небольшими группами, и потому часовые не сразу поняли, что идущая в том же направлении восьмерка самолетов – немецкая, и летит по нашу душу. Мать честная, они же сейчас не только ложные дзоты с пушками, но и хутор утюжить начнут, а личный состав еще спит и просто не успеет рассредоточиться по лесу, как это планировалось на случай авианалета. Сейчас всю роту разом накроет!

г. Тапа, Эстония.

– Ну как, майор, продержитесь? Ваши солдаты не побегут в панике от комиссаров? – Генерал сверлил Лютце взглядом, как бы пытаясь проникнуть в закоулки его души, а контрразведчик пытался сохранить невозмутимое выражение лица.

Солдаты? Две роты, недавно сформированные из обозников и писарей, плюс эстонский охранный отряд, на высокое звание солдат Вермахта как-то не тянут. Хотя формально оборону в Эстонии занимает целая армия, но от её прежнего состава ничего не осталось, кроме тылов и штабов. К тому же, помимо строевых частей в котлах остались почти все склады и основной парк машин, а железную дорогу русские начали усиленно бомбить, так что подвоз нарушился. Неудивительно, что автоматического оружия и артиллерии у гарнизона Тапы почти нет, как и боеприпасов и даже обмундирования. Из теплой одежды у солдат в лучшем случае советские шинели с обрезанными, для отличия от русских, рукавами. Вместо удобных вместительных ранцев личному составу выдали простые рюкзаки. Про обувь и говорить нечего. Пищевой рацион – слезы. В общем, в наличии не имеется ни нормальных солдат, ни теплой одежды, ни достаточного количества оружия и боеприпасов, и если к Тапа подойдет даже не полк, а полнокровный батальон красных, то город не устоит.

Однако вслух Лютце произнес совсем другое:

– Паники пока нет, господин генерал, но состояние личного состава нервозное.

О да, это самое мягкое слово, которое можно подобрать. Возможно, единственная причина, по которой ни один немецкий солдат еще не дезертировал, это огромное болото, простирающееся к западу от города, и страшные партизаны, которыми майор до смерти запугал своих подчиненных. Эстонцев, впрочем, ни то, ни другое не пугало. Они точно знали, что партизаны в этих местах не водятся, да и болото зимой вполне себе проходимо, так что почти каждый день батальон недосчитывался двух-трех карателей, рискнувших отправиться в бега.

Затем генерал что-то вещал о величии Германии, о недопустимости отступления и о превращении Тапы в неприступную крепость. Смешно, он даже сулил Лютце внеочередное звание, если тот продержится хотя бы три дня против русских, и грозил трибуналом, если его солдаты дрогнут. Лютце еле удержался от того, чтобы не рассмеяться. Внеочередное звание майора он и так недавно получил, его лично утвердил штурмбанфюрер Леман. А самолично расстреливать виновных в поражении Генриху не впервой, даже генералов приходилось в расход пускать. Собственно, именно для этого начальник контрразведки и попросил своего ценного сотрудника остаться в Эстонии. Ну, а так как по легенде он был обычным пехотным офицером, то заодно временно принял под свое командование сводный батальон, оборонявший Тапу. При том кадровом голоде, что сейчас царил в группе армий «Север», каждый офицер ценился на вес золота, а Лютце по возможности старался честно выполнять свой долг. К тому же речь шла вовсе не о заштатном поселке, не имеющем никакого стратегического значения. Тапа являлась важным железнодорожным узлом, в котором сходились пути, ведущие на восток, к Нарве; на запад, в Таллинн; и на юг, в сторону Тарту и дальше до самой Германии. Поэтому оборонять её стоило, вот только все более-менее боеспособные подразделения, или хотя бы похожие на таковые, командование бросило затыкать дыры, рассудив, что в сотне километрах от фронта можно обойтись и третьесортными силами. Кто же знал, что советы так быстро возобновят наступление. Правда, это же командование вдруг расщедрилось и выдало Лютце разрешение получить со склада грузы, предназначенные для окруженных войск. В связи с некоторыми временными трудностями их пока невозможно доставить по месту назначения, так что майор может забрать для своего батальона все, что угодно.

Проводив генерала, Генрих в задумчивости прошелся по окраине городка, осматривая оборонительные сооружения – окопы, дзоты, а на заболоченной северной окраине, где копать траншеи нежелательно, ограждения из бревен с земляными валами. Почти все укрепления закончены, еще буквально полдня, и все намеченные работы будут выполнены, об этом беспокоиться не стоит. А вот кто будет держать оборону, вопрос риторический. Еще недавно оставалась призрачная надежда на французские дивизии, но на восточный фронт их прибыло слишком мало, а после того, как англичане вдруг зашевелились, подкреплений и вовсе ждать не стоило. Так что, если честно, от прочной обороны не будет никакого толку. Русские просто обойдут город с флангов, отрежут от своих, и все, можно сдаваться в плен. Помощь не придет, ведь резервов у армии не осталось.

Тяжело вздохнув, Лютце все же еще некоторое время понаблюдал, как особое подразделение , состоящее из солдат, осужденных за трусость, вело оборонительные работы. Надо признать, идея привлекать предателей к труду, вместо того, чтобы казнить, весьма здравая. Ну зачем же сразу расстреливать изменников родины, если они еще могут принести пользу. Конечно, речь идет только о рядовом составе, с командиров спрос намного больше.

Вдруг, все зеки по команде побросали инструменты и вылезли из траншеи. Все правильно, ровно пять часов. Присматривать за дисциплиной у штрафников Лютце поручил своему испытанному фельдфебелю Бонке, и тот выполнял свои обязанности строго, не давая подчиненным ни одной секунды отдыха сверх положенного. До семнадцати ноль ноль они даже минутного перекура не могли устроить.

Собравшись в колонну, отряд штрафников, сопровождаемый несколькими конвойными, уныло проследовал мимо Лютце к казарме. Зрелище, которое они собой представляли, было весьма неприглядное. Понурые взгляды, ссутулившиеся плечи, дрожащие руки. Они не шли строем, а брели, как стадо заключенных, которыми, в общем-то, и являлись, под презрительными взглядами местных жителей. Если экипировка у солдат батальона Лютце оставляла желать лучшего, то эти и вовсе выглядели, как бродяги самого низшего пошиба. На ногах соломенные боты, на головы накинуты старые одеяла, руки в порванных перчатках обморожены и покрыты волдырями. Новые перчатки штрафникам Лютце принципиально не выдавал. Не от жадности, нет, просто это входит в наказание, а то, получается, предатели, отказавшиеся идти в бой, слишком легко отделались, оказавшись в безопасном тылу.