Александр Калмыков - Жаркий декабрь [авторский текст]

Артналет был сравнительно коротким и особого вреда не причинил, разве что один рог у стереотрубы Лютце отломило осколком. Скорее всего, целью обстрела было вызвать ответный огонь, но майор приказа стрелять не отдавал, экономя снаряды и патроны. Все равно вражескую батарею было не видно.

В атаку русские не шли, но зато спокойно и методично охватывали город полукольцом. Сначала порезали автомобильную трассу, идущую на север к Раквере, потом железную дорогу, ведущую туда же, а затем выставили заслоны на южных дорогах. И все, больше никаких активных действий противник не предпринимал, хотя явно догадывался, в каком плачевном состоянии сейчас находится немецкий гарнизон. Ему не хватило бы ни численности, ни боеприпасов для обороны целого города.

Но в этот день все ограничилось небольшими обстрелами, и потому потери сводного батальона были мизерными. Ни одного погибшего солдата! Лишь несколько человек получили легкие ранения, да убило пару бестолковых белоповязочников, не вовремя высунувшихся из укрытия.

Под вечер, спустившись в свой блиндаж, Лютце вдруг почувствовал, как начали дрожать его руки. Как-никак, это был его первый бой на должности командира целого гарнизона. Столько переживаний, столько потраченных нервов. Контрразведчик решил, что не мешало бы опрокинуть рюмку-другую для успокоения, но тут из дальнего угла, в котором сидел телефонист, раздался встревоженный голос:

– Герр майор, генерал на проводе.

– Который? – устало уточнил Лютце.

– Кюхлер.

Меньше всего в этот момент майору хотелось что-то там докладывать, но не посылать же генерала подальше. Небрежно взяв трубку, Лютце коротко отчитался, что все атаки красных отбиты с большими потерями для последних, и противник больше не пытается штурмовать город. Обрадованный Кюхлер спросил о потерях русских, и Лютце охотно перечислил: около роты пехоты, несколько танков, батарея гаубиц, а вчера еще зенитчиками были сбиты три самолета – один ночью, и два во время дневного налета.

Несколько удивленный столь небольшими потерями красных, Кюхлер, привыкший к куда более потрясающим донесениям, все же тепло поблагодарил майора и пообещал подписать представление к новому званию. Он еще немного потрындел, и Лютце еле дождался конца его разглагольствований, с трудом удержавшись от того, чтобы не плюнуть в трубку. «Герой Парижа» не так давно доблестно слинял из своей окруженной 18-й армии, и его спасло лишь то, что других кандидатур занять место фон Лееба, просто не имелось в наличии. И вот теперь он командует группой армий «Север», которой больше не существует. У майор Лютце, по крайней мере, имеется три подобия роты, а у генерала нет ничего, что оправдывало бы его существование.

Дождавшись, наконец, когда его оставят в покое, майор разложил на столике карты и уперся в них взглядом.

Чудес не бывает. Красные не захватили Тапа лишь потому, что не захотели. Но они пока не стали и окружать город, хотя могли бы взять его в кольцо и идти дальше. Без подвоза гарнизон вскоре сам капитулирует. Может быть, они просто еще не подтянули все силы, и завершат начатое завтра? А может, западное направление их пока не интересует, и они устремятся на юг или на север? Так в каком же направлении Советы будут развивать успех? Ах, как плохо ничего не знать, особенно для человека, профессия которого собирать информацию. Этот клаузевицский «туман неизвестности» просто бесит. Пока Лютце был занят делом, подготавливая оборону, еще куда ни шло. Но дальше пребывать в неизвестности просто мочи нет. Ради информации можно рискнуть, даже… даже своими лучшими людьми.

Приняв решение, Лютце тут же вызвал Бонке:

– Ричард, ты лучший лыжник в нашем… – на это месте майор запнулся. Слова «подразделение», «батальон», «гарнизон» или «боевая часть» к сборной солянке, оказавшейся под его командованием, решительно не подходили.

– Понимаю, – серьезно кивнул фельдфебель. – Нужно разузнать обстановку. Будет исполнено.

Лютце даже восхитился своим подчиненным. Никакого фанфаронства или показанной храбрости, просто спокойная готовность хорошо выполнить смертельно опасную работу.

– Возьми Астера с Кнаппом и еще какого-нибудь эстонца, который лучше тебя говорит по-русски, и попробуйте привести языка.

Проводив разведчиков, Лютце не стал возвращаться в свой штаб, и принялся внимательно наблюдать за темнеющей полоской леса.

Чудеса бывают. Не успел маленький отряд раствориться в сумерках, как вскоре вернулся с добычей.

– Перебежчик, – грустно доложил фельдфебель. Кажется, бравый австриец был недоволен тем, что ему не удалось показать себя в деле. – Говорит, что штрафник из 215-го полка 179-й дивизии.

– А рота какая? – неожиданно охрипшим голосом прошептал с надеждой майор.

– Рота старшего лейтенанта Соколова.

Пленный, вернее, перебежчик, был обычным мужичком лет сорока, не слишком приятной внешности и с нагловатым взглядом. Даже в присутствии офицера он держал себя несколько развязно, как будто тут ему все были обязаны за героический побег от красных.

– Кто такой, звание, фамилия, часть? – скучающим голосом начал формальную часть допроса Бонке. Его знание русского языка оставляло желать лучшего, но понять фельдфебеля было нетрудно. Все слова он проговаривал медленно и четко, как механизм.

– Говорил уже, – возмутился перебежчик, – красноармеец Бабаев Федор Иванович, 179-я стрелковая дивизия.

– Полк?

– Сперва числился в 234-м полку. – Даже фельдфебель уловил разницу. Все солдаты говорят «служил» или «воевал» в такой-то части, а этот тип лишь «числился».

– Что потом?

– Политрук Китайцев, собака…

– Какая еще китайская собака? – перебил майор.

– А? – допрашиваемый сначала не понял, о чем его спрашивают, но потом до него все же дошло. – Не китайская, господин офицер. Китайцев – это фамилия. А собака, потому что он придирался почем зря. Старшине выдали полный термос спирта на всю роту, а той роты с… гулькин нос, и больше половины спирту осталось. Так я лишь чуток хлебнул, а политрук мне выволочку устроил. Ну, и так, по мелочи – то неправильно оружие чищу, то не в ногу шагаю. А в бою еще хуже. Китайцев ходит по окопам и следит, не спрятался ли кто. Ну, а когда в атаку идти, так он все время оглядывается на меня, не отстаю ли, и револьвером грозит. Житья от него нет. А потом направили в штрафную роту.

– За какие прегрешения?

Бабаев нервно сглотнул, но потом взял себя в руки и, округлив глаза, с самым честным видом поведал немцам:

– Просто вовремя в строй не встал.

Бонке чуть скосил глаза на командира, и камрады обменялись быстрыми взглядами. Оба понимали, что «не вовремя» означало опоздание часа эдак на двадцать четыре, или даже на семьдесят два. Да и то не факт, что Бабаев вернулся сам, а не был пойман армейской жандармерией красных.