Павел Дмитриев - Зло побеждает зло

Ведь сейчас не пятьдесят третий, а всего лишь тридцатый! Едва год миновал, как рывок сверхиндустриализации затмил сытый и спокойный НЭП. И уже снова в ходу позорные хлебные карточки, к горлу подступает голод, за любой едой тянутся хвосты. Цены взлетели до небес, еще попробуй найти того, кто возьмет бумажные червонцы. Биллонная мелочь против них стоит впятеро, честные серебряные полтинники и рубли — вдесятеро, [192] Кризис с чеканкой серебряной монеты остро встал в феврале 1930 г. Нарком финансов предлагал либо купить импортное серебро, либо перейти на деньги из никеля. И.В. Сталин лично настоял на репрессивных методах возвращения серебряных монет в оборот. Меры ОГПУ результатов не имели — с 1931 года СССР чеканит монеты из никеля. про золото говорят только своим и шепотом. Деревня глухо и безнадежно бунтует. Как можно не сопоставить политику "невинно убиенного" генсека, и уровень собственной жизни?

Так я думал еще с утра. Мозолистая рука реальности сдернула флер заблуждений, обнажив неприятную истину. Передо мной тот самый краткий момент истории, когда беспощадный диктатор благодаря послушным газетам и радио [193] В день 50-ти летия И. Сталина, 21 декабря, газеты отдали "под генсека" едва ли не половину места. кажется согражданам милее и дороже всей остальной политической говорильни. Но при этом — важный момент — он еще не успел в полной мере раскрыть свои "великие" таланты экономиста, палача и главнокомандующего.

Как это вышло? Догадаться не сложно. Пост генсека чрезвычайно удобен — его обладатель в формальной государственной иерархии конкретно ни за что не отвечает. Всегда на стороне недовольного начальством большинства, товарищ Сталин с удовольствием прислушивался к чужому мнению. С заманчивой деревенской простотой позировал фотографу в толпе участников съезда, последовательно выступал за внутрипартийную открытость и даже, местами, демократию. Отвечал на письма, защищал трудящихся от рвачей, непачей, спекулянтов, всех напастей сложного мира. Частенько и по делу критиковал нерадивых бояр-функционеров. Но спокойно, без жестокостей и перегибов — даже с главным идеологическим противником, леваком Троцким, несколько лет великодушничал. Ни дать, ни взять — добрый царь. Как можно не видеть в таком генсеке единственную и неповторимую надежду и опору, спасителя отечества?

Все правда. Только невдомек рабочим и крестьянам, что не вождь так хорош и умен, а напротив — управляемое "секретарями" кадровое антисито методично и аккуратно вытрясло из аппарата все, что имеет хоть какой-то ум, совесть, смелость и достоинство. Физически не осталось тех, кто способен указать ослепленному властью капитану на буруны по курсу.

Петля удушья, совсем как вчера, сперла дыхание. В панике я метнулся прочь с вокзала. Каждый шаг мимо множества глаз. Сегодня у них нет единой цели. Завтра каждая пара займется выискиванием примет убийц — наши рисованные портреты "украсят" столбы, газеты, плакаты. Недостаток сходства компенсирует энтузиазм добровольных помощников, в них не будет недостатка. Кроме системы, той что с большой буквы, против нас расстараются пионеры, старики, домохозяйки, дорожные рабочие, крестьяне и машинисты паровозов, бывшие царские чиновники и недобитые непачи — нас будет искать "каждый утюг".

Способность адекватно воспринимать действительность вернулись ко мне только при виде мальчишки-газетчика, который радостно приплясывал неподалеку от бурлящей бывшими и будущими пассажирами трамвайной остановки:

— Наш-ли! Наш-ли! Наш-ли!

— Держи, — броском пятачка я сбил дьявольский ритм.

Искать повод радости маленького паршивца долго не пришлось — Блюмкинская харя и правда красовалась на первом развороте "Правды", прямо под набранным огромным кеглем заголовком "Убийца найден".

— В-в-ыжил?! — голос заглянувшей в газету Саши предательски дрогнул.

В ответ я скороговоркой пробормотал первую ухваченную фразу:

— Подлые и трусливые убийцы надеялись уйти от справедливого возмездия. Но враги народа как всегда просчитались. Наши чекисты днем и ночью на страже мирного труда советских людей…

Дальше читали вместе.

Если слить мутную воду площадной брани, славословия и обещаний безжалостно покарать извергов, то в сухом остатке оставалось до смешного мало. А именно, герои с чистым сердцем и горячими руками мистически, но совершенно точно определили личность убийцы, у которого при себе оказалось не много ни мало, а приговор товарищу Сталину от имени боевой организации левых эсэров. Блюмкин еще и подписался настоящим именем. Текст послания приводился не весь, однако фотокопия фрагмента не оставляла сомнений в авторстве.

— Безумие какое-то, — моя спутница потрясла головой в попытке разогнать морок.

— Медицина тут бессильна, — подтвердил я. — Хотя…

Перед глазами встала картина недавнего прошлого: летящая жестянка с остатками керосина, лопающаяся под ударами топоров дверь флигеля, и рядом с ней, на аккуратном деревянном колышке, извозчичий кафтан. Пропахший лошадиным потом и навозом долгополый наряд наш эстет-ренегат стаскивал при первой же возможности, а после не тащил как принято в прикроватный угол, а оставлял у выхода — как можно дальше от своего чувствительного носа.

— Ворье! — я простонал короткое слово так громко, что ползущая мимо компания крестьянок шарахнулась в сторону. — Когда только успел?!

— Кто?

— Сосед наш! Тот торопыга, что едва меня за ногу не поймал. Ведь уже полыхало вовсю, у него сущие секунды были. Небось вытаскивать Яшку сквозь проломанные филенки и пробовать не стал, зато прихватить что плохо лежит, это святое. Инстинкт! Стаж!

— Да объясни все толком! — вспылила Саша.

— Украли блюмкинский кафтан из нашего флигеля, а там в кармане, я не сомневаюсь, лежало письмо-приговор. После пожара участковый на угольки пришкандыбал, вытряс из очевидцев вещдок. Или же соседушки сами бумагу нашли и сдали от греха подальше, тут нам никакой разницы нет. Дальше все просто, мент позвали чекистов, те на радостях через мелкое сито просеяли пепел, вытащили стальные челюсти, дырявый череп и силикатный кирпич, что у гада лежал заместо ума, чести и совести. С такой фактурой даже на трибуну съезда подняться не стыдно, не то что в газетке материальчик тиснуть.

— Очень уж он хотел в "Правду" попасть, — задумчиво покрутила в руках лист газеты Саша.

— Мечты сбываются, — проворчал я. — Прохвост так жаждал славы, что запасся прокламацией на случай ареста. Он же с ней не просто дешевый киллер, а высокоидейный борец с термидорианской контрреволюцией. Заодно старым дружкам-эсерам отомстил. Там дело наверняка до расстрелов дойдет, если еще есть кого.