Михаил Алексеев - Воскресное утро. Решающий выбор

Шуленбург, доведший информацию, полученную от человека из Москвы, молчал. Он с сожалением думал о том, что было время выбора между плохой войной и хорошим миром, а теперь настало время выбора между плохим и очень плохим концом. За ошибки приходится платить. И сегодня эта плата – кровь и смерти немцев, разрушенные немецкие дома и города.

– Одна из причин, – продолжил адмирал, – нет – главная причина того, что я, будучи сторонником союза Германии с Англией, нахожусь сейчас здесь, заключена в знании о нашем сегодняшнем противнике – о Советской России. Причем знании, которым обладает всего несколько человек в Германии, и никто из людей, взявших власть. Кроме меня. Я прошу вас выслушать меня и не считать то, что я расскажу, бредом или фантастикой.

Все началось, как вы понимаете, 22 июня прошлого года. С первого же дня мы столкнулись с необъяснимыми факторами, которые ломали наши планы в восточной кампании. Оказалось, у русских имеются реактивные истребители и пилоты, успешно их применяющие. Причем не те заготовки и прототипы, которые имелись у наших конструкторов. Хотя, я вас уверяю как разведчик, наши разработки в реактивной авиации обгоняли лучшее, что было у наших противников, на поколение. Наши самолеты уже летали, а успехи конкурентов еще ограничивались листами ватмана. И тут в небе над Белоруссией нас встретили боевые самолеты, превосходящие уже нас на поколение как минимум. Это были реальные боевые самолеты, которые за трое суток уничтожили Второй воздушный флот. Но этим дело не закончилось. Далее сюрпризы ждали уже вермахт. Автоматическое оружие, совершенные пулеметы, гранатометы, управляемые ракеты, эффективные системы залпового огня, танки, которые могли только сниться нашим конструкторам, радиолокаторы. В люфтваффе прозвали реактивные самолеты «быстрыми дьяволами», в вермахте танки, броню которых не брали даже «ахт-ахт», назвали «монстрами». Кроме этого, то, что внешне незаметно на поле боя, но является одним из главнейших факторов успеха – широкое использование технических систем разведки, наведения и радиосвязи, в том числе защищенной от прослушивания. К слову скажу, расшифровать что-либо из перехваченных нами радиограмм за весь год не удалось ни одной! Нет! Те шифры, что использовались обычными частями Красной Армии, нами были вскрыты, но все то, что было связано с несколькими частями, вооруженными этой новой, неожиданной для нас техникой, расшифровке не поддалось. Да, наши умные головы даже не смогли понять алгоритм шифровки и готовы были отдать все самое дорогое для них, лишь бы взглянуть на эти аппараты. А они были уверены, что это именно аппараты, а не люди.

Мы предприняли несколько операций по захвату этой техники или людей, имеющих к ней отношение, но НКВД охраняло эти секреты, как Кремль. Однажды мы имели шанс захватить реактивный самолет, подбитый нашей зенитной артиллерией и совершивший вынужденную посадку у нас в тылу, но русские предприняли поистине титанические усилия, чтобы не допустить этого. К нам в тыл прорвалось несколько подразделений красных, которые, не щадя своей жизни, бились за этот самолет. А с фронта на наши войска было предпринято мощное контрнаступление. Итогом этой операции стало то, что красные сумели унести самолет на гигантском геликоптере. Кстати, тоже неприятный для нас сюрприз. Подобных машин нет ни у кого. Все изыскания в этой области и у нас, и у наших противников на западе походят на детский трехколесный велосипед в сравнении с автомобилем новейшей марки, имеющийся у русских.

В итоге успех всех наших усилий свелся к нескольким обрывкам униформы, гильзам, фотографиям и показаниям пленных из частей, взаимодействующих с интересующими нас. Обычные пленные обычных частей красных, использующих обычное оружие. Ну, может быть, за исключением относительно новых танков, один тип из которых под названием «Клим Ворошилов» отметился еще в советско-финскую войну. Второй – Т-34 – был нам незнаком. Он был во многом передовым танком, по уверениям наших специалистов, но и не без недостатков, и главное – он был продуктом нашего времени, и с ним можно было бороться.

И все, что нам удалось узнать, – это то, что Особый корпус Резерва Верховного Главнокомандования был создан примерно за неделю до начала операции «Барбаросса». В него вошли элитная дивизия Красной Армии, две дивизии НКВД и сборная дивизия, в которую входили части, которыми мы интересовались. Налицо было то, что это объединение из разнородных сил и даже наркоматов лепили, что называется, «на коленке», и тем не менее оно воевало успешнее уже давно существующих корпусов и армий. Пленные рассказали о беспрерывных двухнедельных тактических занятиях и учениях под Минском по методикам, которые ранее им были неизвестны. Рисовали, как умели, боевые машины, виденные ими на этих учениях. С людьми из этих частей, с новой техникой никто из них напрямую не контактировал. НКВД предупредило каждого о вреде любопытства и жестко следило за этим.

Вот и все, что нам удалось добыть: несколько обгорелых, окровавленных тряпок, гильзы и практически детские рисунки. Правда, ткань обмундирования имела в своем составе некие химические нити, а гильзы нестандартных для РККА патронов были стальные и покрытые лаком. Химический состав нитей обмундирования и лака нашим ученым оказался неизвестен. На основе этой крайне обрывочной и мало содержательной информации наши аналитики разработали несколько версий, объясняющих наличие этих видов вооружения у большевиков и отсутствие сведений у нас об этом. Одна из них была откровенно фантастическая, которую Гитлер отверг сразу. Суть ее была в том, что мы имеем дело с пришельцами из будущего. Но это заключение давало основание сделать вывод, что в итоге война нами была проиграна. Именно этого Гитлер принять и не мог. Ему, как мне кажется, легче было бы согласиться, что русским помогают инопланетяне, нежели с фактом того, что арийцы проиграли войну недочеловекам. Потом я был арестован гестапо и до недавнего времени находился в камере. Однако программа в отношении этих «пришельцев» продолжалась. Она не была свернута даже при Гиммлере.

Последние полгода я был лишен возможности получать сведения о происходящем на Восточном фронте, но зато у меня было неплохо со временем, и я много думал. В том числе и об этом. Сопоставлял факты, крутил известную мне информацию, рассматривая ее под разными углами зрения, и у меня сформировалось убеждение, что отвергнутая Гитлером версия все же имеет право на существование. И проверить ее стало моей идеей фикс. Она даже мне помогала выдерживать и допросы, и одиночество. Поэтому сразу, как меня освободили, я поехал не домой, а в штаб-квартиру абвера на Тирпитцуфер. Благо люди, открывшие мою камеру, привезли мою форму. Правда, я сильно похудел, и она болталась на мне как на вешалке, но я на это не обращал внимания.