Валерий Атамашкин - Я – Спартак! Возмездие неизбежно

Повстанцы громогласно принялись скандировать мой приказ, вдруг ставший лозунгом сотен человек. По коже пробежали мурашки. Я ни секунды не сомневался в Висбальде и, не теряя времени понапрасну, поскакал во весь опор к коннице. Кавалерия Рута ожесточенно сражалась в двух стадиях от основного очага сражения, расправляясь с римскими дезертирами, которых удалось взять в плотное кольцо. В голове прочно засели слова нумидийца. Что значили слова Висбальда, когда он говорил о слухах, которые распространились среди восставших?

По пути меня отвлек выросший будто из-под земли старый римский центурион, решивший своим примером поднять боевой дух своей центурии. Его посеребренный шлем, примятый ударом одного из повстанцев, сполз набок. Изображение виноградной лозы, свернутой в кольцо, на лорике сквамата на груди, окрасилось кровью. Ценутрион был тяжело ранен, но все еще крепко держал свой меч в руке.

– Собака! – вскричал он и отчаянно атаковал прямым ударом мне в грудь. Я с трудом увернулся, ответил молниеносным выпадом и вонзил острие своего гладиуса в горло римлянину. Центурион со вскриком упал на колени и плашмя завалился наземь.

– Мёоезиец! – окликнул меня кто-то. Я увидел Нарока. Седовласый гладиатор скакал ко мне и орудовал своей спатой с такой легкостью, словно держал в руках хворостину. – Ты жив! О боги!

Его седые усы и борода были измазаны в крови, оттого Нарок выглядел особо зловеще. Ликтор спрыгнул с лошади и, хищно улыбаясь, бросился ко мне в объятия. Я выхватил гладиус и с размаху врезал рукоятью меча Нароку в лоб, схватил гладиатора за грудки одной рукой и приставил острие гладиуса к его шее. К груди ликтора скатилась алая капля крови.

– Что ты вытворяешь? – прорычал я, чувствуя, как лицо мое наливается кровью. – Ты погубишь нас!

Нарок, у которого на лбу тут же вылезла шишка размером с куриное яйцо, побледнел. Я видел, как догорала бушующая в его взгляде ярость. Он вызывающе посмотрел на меня.

– Если я заслужил смерть, убей меня прямо сейчас, Спартак! Но я и мои братья имеем право на месть, коли все потеряно! – прошипел он.

– Ты… – Я заставил себя убрать острие клинка от его шеи, разжал пальцы и оттолкнул гладиатора. – Что ты несешь! – проскрежетал я, пытаясь унять полыхавший внутри гнев.

Что за слухи поползли по лагерю, пока меня не было здесь? Что с войском? Я с трудом сдерживал норовящие вылезти наружу вопросы, но все же решил дождаться, когда Нарок заговорит сам. Гладиатор сглотнул слюну, пытаясь сбросить сковывающее его напряжение. Он тяжело дышал, но смотрел мне прямо в глаза. Было видно, что он колеблется.

– Я думал ты того, Спартак! Все так думали! – осторожно начал ликтор.

– Что ты имеешь ввиду? Ты думал, что я мертв? – уточнил я.

– Предал нас. – Нарок заставил себя выдавить эти слова. Он произнес их дрожащим голосом, опустил взгляд и гулко выдохнул: – Прости, брат, что я посмел допустить такую мысль, но так говорили все!

– Все? – Я с трудом сдержался, чтобы вновь не схватить своего ликтора за грудки и прямо здесь не придушить.

Нарок только лишь растерянно пожал плечами.

– И вы поверили в это? – рассвирепел я.

– Верь не верь, а тебя нет. Никто не говорил ни слова, а в лагере на каждом углу шептались, что ты отправился в римский лагерь к Крассу, чтобы подписать нашу капитуляцию! Поговаривают, что Красс стал разговорчивее с тех пор, как освободился Помпей со своими легионами и у сената появилась возможность выбирать, чьими руками закончить эту войну! – на одном дыхании выпалил седовласый ликтор.

– Нарок… Все это такая чушь! – Я всплеснул руками.

– Сам пойми, Спартак, когда нервы на пределе, ты готов поверить во что угодно!

– Верю, – согласился я, видя разбитого Нарока, который теперь горько сожалел о том, что поверил слухам.

Услышав мои слова, ликтор расцвел. На его лице появилась улыбка, в глаза вернулся блеск. Я же, напротив, сделался хмурее тучи. Вот почему раньше ударил Каст. Но кто пустил по лагерю слухи? Я почувствовал, как свело мои скулы, потемнело в глазах. Не владея собой от подступившей ярости, я вновь схватил ликтора за грудки и принялся отчаянно трясти Нарока.

– Кто это сказал? – закричал я.

– Об этом говорили все, мёоезиец… – выдавил растерявшийся ликтор.

Я нехотя отпустил Нарока и попытался переварить его слова. Эмоции переполняли. Однако поддаваться этим эмоциям я не имел никакого права. Видя мое состояние, Нарок поспешил объясниться:

– Тебя спохватились люди, Спартак! Пошли домыслы.

– Но… – Я запнулся и больно врезал себе кулаком по лбу, понимая, как жестоко просчитался.

Люди в моем лагере начали спрашивать обо мне, но никто из полководцев не смог внятно объяснить, где я. Еще бы, никто из них понятия не имел, куда я иду и зачем! Пошли домыслы, расползлись слухи. Я просчитался и теперь расплачивался за свою безалаберность! Я хотел спросить Нарока, почему он бросился в погоню за горсткой дезертиров, увлекая за собой всю конницу, вместо того чтобы участвовать в сражении, но вдруг понял, что знаю ответ. Восставшие шли сюда умирать, а перед смертью они хотели забрать на тот свет как можно больше жизней римлян. Никто из них не хотел оказаться распятым, опозоренным. Они считали, что потеряли вождя, а вместе со мной они потеряли веру. Успех восстания у рабов олицетворялся с именем мёоезийца. Имя «Спартак» у повстанцев ассоциировалось с успехом. Спартак был тем человеком, который не мог обмануть. Никто не хотел снова лишиться свободы, вновь обретенной семьи.

– Тебя нашел Рут? – наконец приведя мысли в голове в порядок, спросил я.

Нарок покачал головой. Тем лучше. Руту следовало успокоиться, иначе гопломах вполне мог оторваться на Нароке, который не заслуживал взбучки. Нарок начал что-то говорить, но я вдруг резко потерял к ликтору интерес. Все, что надо, я узнал. Теперь мое внимание переключилось на поле боя, где тела восставших падали камнем вниз.

Висбальд держался из последних сил. Его центурионы несколько раз тщетно пытались взять строй, однако окрыленные успехом ветераны напрочь забрали инициативу в свои руки. Гай Ганник вместе с Икрием и Тарком вплотную подвели свои легионы к римским укреплениям. Время утекало, я хотел остановить это безумие, но пока не знал как. Я огляделся. Мой взгляд упал на пилум, зажатый в руке мертвого римлянина, рядом догорал факел… Не дожидаясь, пока Нарок закончит свой монолог, я со всей силы влепил ликтору пощечину. Нарок подпрыгнул на месте и уставился на меня, потирая ушибленную щеку.

– Послушай меня, – прошипел я.

– Говори…

– Я хочу, чтобы ты прямо сейчас разыскал Рута и слово в слово передал ему мои слова! – выпалил я на одном дыхании.

Я медленно, так, чтобы Нарок запомнил мои слова, рассказал план, вдруг появившийся в моей голове. Глаза Нарока блеснули, он закивал и как-то совсем по-дурацки заулыбался своей хищной улыбкой с оскалом. Я смотрел на него исподлобья, испытывающе, пока улыбка не сошла с его лица. Седовласому ликтору следовало понять, что от исхода дела, которое я ему поручил, во многом зависит наша судьба. Нарок стал серьезным, на его лице появилась решимость.