Валерий Атамашкин - Я – Спартак! Возмездие неизбежно

Мы остановились в двух лигах южнее Гераклеи. К вечеру деканы подали центурионам последние списки «найденышей», которые были благополучно доставлены моим военачальникам. По войску расползлись слухи, начались волнения. Чтобы пресечь разного рода псевдотолкования, я облачился в консульскую тогу и лично выступил перед людьми из списков, подробно рассказав о состоянии дел в нашем войске и необходимости скорейших перемен во благо нашего общего дела. В лоб последовал прямой вопрос – с какой целью делается задуманное разделение. Загнанный в тупик, я честно признался, что вижу единственный шанс продолжить нашу борьбу в том, чтобы попытаться сдержать прорыв Красса и уйти в отрыв к Брундизию. Толпа встретила мою речь с ликованием, что, признаться, стало полной неожиданностью для меня. Люди осознавали, в каком тяжелом положении мы оказались. Более того, подавляющее большинство восставших ожидало перемен, которые подоспели в виде принятого мною решения о разделении войска под Гераклеей. Замученные войной и тягостями, рабы охотно согласились встретиться с римскими легионами, значительно превосходящими их в численности, лицом к лицу. Не нашлось ни одного человека, кто бы бросил свой меч и покинул мое войско, услышав свое имя в списках, поданных деканами. В этот момент я испытывал смешанные чувства. Гордость за людей, которые встали под знамена нашей общей борьбы, сочеталась с горечью непреодолимой потери. Где-то глубоко в душе я чувствовал себя предателем, который бросает своих людей на произвол судьбы. Я прекрасно понимал, что все до одного попавшие в списки рабы – смертники. Несколько раз будто волной на меня накатывало желание бросить все, встать у Гераклеи лагерем и дать Крассу бой. Да пропади оно пропадом! Но я тут же отметал подобную мысль. Красс был слишком силен сейчас, и мой отчаянный ход приведет лишь к нашему окончательному разгрому. Все, что оставалось сейчас, – набраться мужества и смириться, быть военачальником, а не человеком. А для военачальника из всей этой истории оставались сухие факты. Так, по спискам, приготовленным деканами, от нашего войска отделялись ровно девять тысяч восемьсот семьдесят три человека. Гораздо большее число, чем я рассчитывал сперва, когда только прокручивал идею с «найденышами» в голове.

Настал час прощаться с моими полководцами. Мы были немногословны. Давила обстановка, чувствовалась нервозность, в небе над головой повис дух предстоящего сражения. Передо мной стояли Ганник, Икрий, Тарк и Тирн. Бледные, измотанные, но как никогда уверенные в себе. Я предложил бросить жребий и определить, кто вместе с Ганником останется под Гераклеей, чтобы встретить войско проконсула Красса. Тянули все трое, так все до одного мои военачальники хотели попытать свою судьбу. Я нашел три прутка, один из которых надломил и показал полководцам. Мы договорились, что тот, кто вытащит надломленный пруток, останется под Гераклеей вместе с Гаем Ганником. Первым тянул Тирн, ему достался длинный пруток. Молодой галл отреагировал болезненно и, не говоря ни слова, переломил пруток пополам. Я видел, как полыхнули гневом его глаза, настолько мой военачальник хотел остаться у Гераклеи, чтобы хоть как-то оправдать мое доверие и доказать, что я не зря поставил Тирна во главе легиона. Тарк тянул вторым, ему, как и Тирну, достался длинный пруток. Полководец тяжело вздохнул, зажал свой пруток в кулак и отступил, уступая место Икрию. Икрий огляделся и подмигнул Ганнику, который подмигнул ему в ответ. На лице Икрия появилась усмешка, в глазах мелькнула искра безумия.

– Damnatio ad bestias. – Кельт погладил рукоять своего гладиуса.

– Сделаем это, – спокойным голосом ответил Икрий, на лице которого не дрогнул ни один мускул, когда он достал последний, сломанный пруток.

Тарк медленно покачал головой, вдруг протянул мне свой пруток.

– Я останусь под Гераклеей, – выдавил он.

Я окинул его взглядом.

– Тарк?

– Икрий мой брат, я не оставлю его одного, – прошептал гладиатор.

Он смотрел на меня не моргая. Во взгляде Тарка было столько боли и одновременно решимости, что по всему моему телу побежали мурашки. Икрий и Тарк за последние годы, что шло наше восстание, сблизились и не представляли друг без друга и дня. Я крепко сжал его плечо, некоторое время мы смотрели друг другу в глаза, после чего я взял пруток из его рук и переломил его пополам.

– Оставайся, – твердо сказал я.

Боковым зрением я видел, как заколебался Тирн, наши глаза встретились. Я увидел в его взгляде желание протянуть мне свой обломок прутка и остаться вместе с другими полководцами под Гераклеей, но только лишь покачал головой. Тарка я отпустил лишь потому, что в отсутствие Икрия он скиснет. Впереди предстоял тяжелый переход к Брундизию, и никто не знал, как для нас сложится штурм порта. Тирн с его отвагой и мужеством нужен был мне там, а не здесь. Понявший все без слов, галл выбросил обломки своего прутка и тяжело вздохнул. Ко мне подошел Ганник, мы обменялись рукопожатиями, обнялись.

– Успехов! – прорычал полководец своим низким голосом.

– Я жду тебя в Брундизии, – ответил я.

Кельт загадочно улыбнулся в ответ и еще раз крепко обнял меня. Я обнялся с Икрием и Тарком, пожелал успеха в их нелегком деле и пообещал своим полководцам, что мы возьмем этот казавшийся неприступным узловой порт. На душе скребли кошки. Все подвисло, я не знал, какой следующий поворот приготовит нам судьба, но морально был готов к тому, что это была, возможно, наша последняя встреча. Еще несколько минут мы стояли молча. Ганник первый развернулся и зашагал прочь, не говоря больше ни единого слова. Тратить драгоценные минуты на пустую трепотню было бы непростительной ошибкой. Медленно, как-то нехотя развернулись Икрий и Тарк. Я заставил себя отвернуться от их удаляющихся спин, и вместе с Тирном мы зашагали прочь к ожидающему нас отряду. Вскоре небольшой холм, за которым Ганник решил устроить засаду на войско римского проконсула, скрылся из виду. Легионы тех, кого я прозвал «найденышами», замерли в безмолвном ожидании, готовые встретить лицом к лицу своего самого большого врага.

Сегодня во мне оказалось больше человечного, немного больше, чем следовало. Я оставил Ганнику всех своих лучших военачальников, глубоко в душе надеясь, что еще увижу этих ставших мне братьями ребят. Каждый из них теперь возглавит этакий мини-легион в составе трех тысяч человек. Со мной же остались начальник конницы Рут да Тирн, который с трудом справлялся со своим легионом. Впрочем, я больше не собирался играть в римскую игру, где были легионы, манипулы и прочая чепуха.

Жестоко? Марку Робертовичу было плевать. Если он хотел, чтобы в его войске сохранялась железная дисциплина, а состав не только уважал, но и боялся его, следовало идти на крайние методы. Сотни обезглавленных тел римских легионеров оказались развешаны на ветвях деревьев вдоль дороги, оставшись за спинами двинувшегося на север войска. Сколько их было здесь? Тысяча? Те, кто хотя бы раз позволил себе показать на поле боя слабину, проявят свою мерзкую сущность вновь, чего хуже, покажут спину. Он достаточно слушал Публия Суллу, когда менял пшеницу на ячмень в их рационе, – они достаточно спали вне лагеря. Хватит! Никакие наказания и уговоры не действовали, стоило это признать. Из-за таких вот недолегионеров олигарх мог проиграть еще один бой Спартаку, на что он уже не имел никакого права. К дьяволу децимации, сегодня всех до одного, кто дрогнул в схватке у Фурий, ждала смертная казнь! Он обновил свое войско – из тех, кто вышел вместе с олигархом в погоню за рабами у Кротона, остались лишь несколько сотен человек. Тысячи пали в бою, остальные получили свой жестокий урок, встретившись лицом к лицу со смертью, в назидание легионам Помпея и его собственным легионам, наконец вновь соединившимся с войском проконсула в двух лигах от сгоревших Фурий. Изменения коснулись военачальников. Публий Сулла был отстранен от командования центром уже по сути не существующего войска. Вместе с Суллой от командования легионами были отстранены легаты Квинт Марций Руф и Луций Варгунтей. Луций Квинкций отделался строгим выговором. Единственный, кого Крассовский не стал наказывать, был Квинт Арий. Легат, проявляющий прыть, задор и мужество, стал настоящим любимчиком олигарха. Никто из солдат Ария не показал под Фуриями спину, поэтому оставшаяся в живых когорта вместе со своим легатом влилась в один из двух легионов правого фланга, где командовал Лонг. От самого войска Красса, каким оно было до прорыва Спартака с Регийского полуострова, осталось только четыре легиона вместо семи. Красс принял непопулярное решение и соединил левый и правый фланги своего войска с левыми и правыми флангами войска Помпея, оставив во главе флангов своих военачальников. Исключение было сделано для центра, где командиром у помпеянцев был Луций Афраний. Квестором объединенного войска остался Гней Тремеллий Скрофа.