Алексей Волков - Шаги Командора

Никаких ядер или бомб. Стрельба велась исключительно картечью. Да и сколько убьешь одним ядром, а скольких – градом пуль?

Кони с разбега летели на каменистую землю, валились всадники. Номера работали сноровисто. Каждое движение было отработано многочисленными тренировками. Армейская муштра – не прихоть самодуров с генеральскими чинами. В бою думать некогда. Это обычная мужская работа, предельно напряженная, и результат в ней зависит от всеобщей слаженности и быстроты.

Татары не выдержали картечного града. Немногие доскакали до вала, остальные повернули, благо ракетные направляющие были опустошены и работала лишь артиллерия. Но и те, кто доскакал, вынуждены были бестолково заметаться перед рвом. Сами виноваты, прекрасно же знали о древнем препятствии. Потому и Перекоп, что в незапамятные времена был перекопан вдоль всей линии. Вроде тут даже был во времена греческие, которые еще называют античными, вполне судоходный канал. Суденышки крохотные, им хватало. Да и климат меняется. Может, тогда хватало и воды.

Но и без воды делать наезднику здесь было нечего. Разумеется, имелись во рву несколько проходов, не в первый раз татары выбирались из Крыма, и каждый раз спускаться в ров, а затем подниматься было им не с руки, только именно перед проходами трупы нападающих лежали особенно густо.

Защелкали револьверные ружья и штуцера егерей. Это были последние ноты разыгранной симфонии. Татары были мастерами всевозможных притворных отступлений, заманиваний в засады и прочего, только сейчас они пустились в бегство. То самое, которое притворным не бывает.

– Драгунам – атаку! Марш-марш!

По тем самым сохранившимся проходам стремительно выдвинулись в колоннах драгунские полки, развернулись на ровном месте рассыпным строем и помчались вслед за удиравшим воинством Девлет-Гирея. Туда же ринулись казаки. Я заранее приказал не преследовать крымцев очень далеко. Несмотря на разгром, татары являлись воинами и вполне могли опомниться, устроить какие-то ловушки. Но и построить им «золотой мост», как сейчас называется то, что позднее превратилось в «зеленую улицу», я тоже не мог. Недорубленный лес опять вырастает. Уничтожить налетчиков целиком было не в наших силах, да и не в наших планах, однако вселить в них вечный страх, захватить некоторую часть в плен, а некоторую рассеять – вполне. Да и обидно видеть убегающего врага и совсем ничего не делать.

Я не говорю про пленников и добычу, которых Девлет-Гирей наверняка оставил неподалеку.

– Что у Клюгенау? – повернулся я к адъютантам, и один из них торопливо бросился к лошадям.

Однако Дитрих уже прислал своего посыльного. Вид у поручика был воинственным, лицо раскраснелось и покрыто копотью, аксельбант, на котором крепился карандаш для записи приказов командующего, болтается, треуголка прострелена в верхней части, однако довольная улыбка гуляла по потрескавшимся от сухости губам.

– Ваше высокопревосходительство! Его превосходительство генерал-поручик Клюгенау докладывает: штурм отбит с большими для противников потерями. Турки с татарами отходят.

Жаль, преследовать их и в этом направлении было нечем. Всю кавалерию я бросил против Девлет-Гирея как против основного врага. Но был бы у меня перевес в силах, я бы вообще все сражение строил по иному плану. Например, высадил бы десант и двинул бы его по ту сторону Перекопа, окружая вражескую группировку.

– Жарко было?

– Не то слово! В одном месте дело дошло до рукопашной схватки. Генерал лично возглавил резерв.

Узнаю Дитриха. Немец, который прежде поступил на службу России как сулящую больше благ, чем всякие мелкие германские княжества, добросовестно служивший, а с некоторого момента решивший прочно и навсегда связать судьбу с новой родиной. И ведь главное, делающий все пунктуально, в соответствии с национальным характером, старательно и отдаваясь службе целиком.

Сколько таких нерусских сынов у матушки-России?

– Благодарю за службу, капитан!

Было у меня такое право: производить офицеров в чин до полковника включительно. Правда, с последующим утверждением императором, однако почему Петру не подтвердить?

По неписаному правилу с донесением о победе отправлялся один из наиболее отличившихся офицеров…

Работать по воскресеньям не полагалось. Раз уж сам Господь создал мир за шесть дней, а на седьмой положил отдыхать, то, значит, и люди обязаны жить по тем же правилам. Никаких правоверных иудейских заморочек с их полным отказом от самых простейших действий по субботам не имелось, домашние дела выполняли все, равно как и хозяйственные, но какие домашние дела у дворянина, одновременно являющегося мастером на все руки? Для дел слуги имеются.

Раньше Ардылов пользовался тем, что в субботу работы заканчивались пораньше, и проводил вечера в свое незамысловатое удовольствие. Если получалось – в компании, чаще же в одиночку он приговаривал бутылочку-другую благородного или самодельного напитка, даже до кровати добирался сам, а в воскресенье шел в церковь подобно большинству населения империи, после чего вновь предавался привычному виду отдыха.

Теперь здоровье стало не то. Это почувствовалось неожиданно. Вроде особо никогда не болел, вернее, в прежние годы вовремя лечился, потом стало не до лечений вообще, а вот теперь по утрам ломило спину, в любое время могло прихватить сердце, довольно быстро стала приходить усталость, а часть зубов или выпала, или была вырвана главным стоматологом страны и императором по совместительству.

Приближалась старость. Все-таки из всех уцелевших Ардылов был самым старшим по возрасту. Многие, кто был гораздо моложе его, погибли, но корабельного токаря словно сохранил Бог. Неужели ради того, чтобы спустя полтора десятка лет умереть от болезней?

Ардылову стало не по себе. Единственный авторитет по медицинской части, Петрович, предложил завязать с вредными привычками и стандартно прошелся, как помирают здоровенькими те, кто не курит и не пьет. Но Ардылов действительно бросил. Курить, по крайней мере, да и выпивать стал лишь раз в месяц, не чаще. И то лишь потому, что Флейшман как-то обронил, мол, в небольших количествах спиртное действует в качестве обеззараживающего. И уже исключительно в небольших количествах. Так, граммов двести, если пересчитать в привычные мерки.

Сейчас как раз было воскресенье. Военные находились на войне, как им и положено. Калинин в очередной раз умотал в Европу. Кротких – куда-то в глубь страны, кажется, под Курск. Ярцева в ближайшие пару лет даже ждать не стоило с Дальнего Востока.

Поговорить по душам не с кем. И вокруг Санкт-Петербург, но не тот, знакомый в прежней жизни с его Лиговкой и Невским, а новый, представляющий сплав старой Риги и многочисленного новостроя. Даже место другое. Флейшман наверняка с семьей, а собственных слуг тревожить неловко. Они тоже народ солидный, семейный. Пусть отдохнут.