Влад Поляков - Конфедерат. Ветер с Юга

– Tempora mutantur, et nos mutamur in illis, что с переводе с латыни означает: «Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними», – слегка улыбнулся я, произнося латинское изречение максимально спокойно и даже с некоторой доброжелательностью. – Мы можем лишь предполагать, какими будут эти изменения. Но быть уверенными в них… Это прерогатива богов, да и те не всесильны, как я полагаю. Я лишь могу высказать собственное мнение, какой будет лучший выбор для нашего государства.

Небольшая пауза. Выждать, пока интерес собравшихся станет ещё сильнее, после чего можно и продолжить.

– Хлопот от рабов-негров становится куда больше, нежели проку. Им только и можно поручить, что работу на плантациях, где ни ума, ни умений особых не требуется. Взять, к примеру, мои оружейные производства. Поверьте, я на пушечный выстрел не подпущу к станкам негров. Если они их и не сломают, то выдаваемая этими горе-работниками продукция будет крайне низкого качества. А оно мне нужно? – Пережидаю смешки и одобрительные возгласы. – Верно, такое счастье и даром не требуется. С другой стороны, освобождённые негры, пусть и без ущерба для хозяев, в изобилии шляющиеся по просторам Конфедерации… Думаю, всем нам известно, что «патрули» никогда не оставались без работы, занимаясь не только отловом беглых, но и предотвращением чинимых неграми бесчинств.

– Без ущерба – это как? – зацепился за существенный нюанс кто-то, я не опознал голос. Кто-то из заднего ряда, а вот большего и не скажу.

– Сразу отмечу, что дальнейшие слова выражают исключительно моё личное мнение. Вы спрашиваете, каким образом? Довольно просто. Если я не ошибаюсь, господа аболиционисты сильно ратуют за то, чтобы негров освободили и заодно дали равные права с остальными. Да и лозунги, которыми прикрываются развязавшие эту войну янки, помимо «восстановления единства» также выражают чрезмерную заботу о чёрных. Вот я и предлагаю им отбросить ложную скромность и заявить, что война ведётся не только за покорение богатых и плодородных земель Юга, но и за освобождение негров. Более того, после нашей неминуемой победы можно пойти навстречу проигравшим. Отдать им тех самых негров, о которых они столь сильно заботятся. Не просто так, разумеется. Постепенно, партию за партией, установив цену, скажем… в полторы тысячи долларов серебром или золотом за голову. Как говорится, доброе дело должно быть таковым для всех, не так ли?

– А если янки не захотят?

– Так кто ж их спрашивать-то станет? – ухмыльнулся я. – Древние верно говорили: «Горе побеждённым!»

Град уточняющих вопросов посыпался на мою голову с таким энтузиазмом, как будто это было не высказанное частным порядком мнение, а полноценная программа одного из членов кабинета. Некоторые можно было пропустить мимо ушей, но некоторые стоило учитывать.

Бедные мои уши, бедный мой язык. Первые вот-вот отвалятся, а второй в трубочку завернётся. Или наоборот, это уж не столь важно. С другой стороны, а куда деваться? Кто бы что ни говорил, а всю эту негритянскую ораву в рабском положении держать нереально. Но и их нахождение в Конфедерации никоим образом не вариант. Видел я, что происходит с теми странами, где эти порождения африканских пальм в массовом порядке произрастают. До такой степени видел, что повторения ну никоим образом не хочется. Вот и пришлось бросить первый пробный камешек на предмет дальнейшего развития ситуации. Того варианта, при котором и никого из плантаторов не обидеть, и мину замедленного действия убрать за пределы Конфедерации.

К слову сказать, этот вариант хоть и вызвал немалое удивление репортёров вкупе с желанием получить много-много подробностей, но не вызывал столь уж серьёзного отторжения тех из них, кто разделял мировоззрение плантаторов Юга. К примеру, тот же Питер Бишоп интересовался тем, какая именно сумма за одну чёрную голову позволит почтенным джентльменам не просто не остаться в убытке, но и даст определённый резерв для смены персонала плантаций на тех же сезонных рабочих из Мексики и иных стран, находящихся ещё южнее. Плюс срок переходного периода его тоже интересовал. И вот тут мне пришлось признать, что точные цифры не могу назвать без длительных и вдумчивых консультаций со специалистами. К тому же сказанное мной – это лишь вариант, личное мнение, к которому власть имущие могут как прислушаться, так и послать оное куда подальше.

Что в ответ? Доброжелательная улыбка и новые вопросы, словно этот патриарх журналистики Юга действительно заинтересован в развитии мной высказанного мнения. Кто знает, может, так оно и есть.

И шёпот Вильяма, едва различимый в общем шуме и гаме:

– Ты их заинтересовал, Вик. Не только по войне и политике, но и по неграм. Необычно, зато интересно. Бишоп потому и спрашивает, что газеты, в которые он отдаёт свои статьи, выражают интересы плантаторов.

– Хорошо бы, – таким же шёпотом ответил я. – Я пробую прощупать, как на это среагируют.

– Завтра это будет в газетах, – без тени сомнения в голосе произнёс Степлтон. – Ты прошёл по узкому коридору, Вик. Но, как мне кажется, успешно.

– Вот завтра и увидим.

Всё, больше ни единой фразой переброситься не получилось, меня явно не собирались оставлять в покое. Однако накал интервью точно спадал. Но напоследок… Оно и понятно, ведь если темы войны и политики получили практически полное освещение, то остаётся одно животрепещущее отношение, а именно личная жизнь. Не зря же здесь присутствовали тот же Михаэль Айнроуз и парочка ему подобных любителей покопаться в деталях частной жизни. Да и некоторые другие от кое-каких фактов не откажутся. Репортёры, они многое сожрать способны, при этом не подавившись и не страдая от плохой перевариваемости полученного. Не зря ж их гиенами пера прозвали, пусть и не теперь, а несколько позже.

– Вы с некоторых пор стали видным женихом, полковник, – с масленым выражением морды лица заявил тот самый Айнроуз. – Ответьте многочисленным незамужним леди, есть ли у них шансы, или в вашем сердце уже поселилась одна из красавиц Джорджии? А может, из ричмондских прелестниц?

– Пока что я слишком люблю красоту в целом, чтобы остановиться на частности, – отшутился я. – И больше я ничего на этот вопрос не отвечу. Личные дела на то и личные, чтобы не выносить их на всеобщее обозрение.

– Я вас понимаю. Ну а ваши очаровательные сёстры, здесь присутствующие? Они очаровательны, изысканны, приняты в лучших домах Ричмонда. Поступали ли вам предложения от женихов? И если да, то когда вы примете окончательное решение?

Ишь куда их понесло! Автоматически перевожу взгляд в сторону сестричек, чтобы полюбопытствовать, как они на столь своеобразное высказывание отреагируют. Однако! С Марией всё понятно – смотрит на газетчика словно на особо жирного таракана, который выполз ясным днём на середину ковра в её спальне. Вроде бы и пришибить надо, но и пачкать заморский антиквариат не совсем комильфо. Зато Елена заметно смутилась, малость покраснела… И это при том, что великолепно знает моё ко всему этому отношение. Какое именно? Предоставление полной свободы в выборе спутника жизни. Ну, с самыми минимальными ограничениями, от которых она сама отступать в жизни не помыслит.