Александр Мазин - Король на горе [litres]

Однако даже очень сердитый, Ольбард карать немедленно никого не стал. Распорядился очистить территорию, а когда ударит било, всем заинтересованным подойти для судебного разбирательства.

– А вы пока с нами, – сказал Руад Вихорьку и Ануду. – А то не ровен час еще кто-то из… двуногих к вам задерется.

– Каждый сам волен решать, жить ему или умереть! – изрек глубокомысленно Вихорек.

– Ты б лучше не умничал, а рожу умыл! Весь в кровище! – пихнул его кулаком в бок Рулаф. – В таком виде ни на суд, ни за стол у нас не пускают!

– О! Пожрать! – оживился Вихорек. – Какой ты мудрый! Самую суть вещей прозреваешь!

– Эй! Ты ж вроде только что позавтракал у Ольбарда? – удивился Руад. – Ну ты прорва!

Ладожские варяги захохотали, заработав с десяток злобных взглядов от членов противоположной партии…

Однако, когда жители Изборца, как военные, так и мирные (всем же интересно), собрались на судилище, оказалось, что на стороне потерпевших от мечей Вихорька не так уж много: дюжины полторы дружинников и раз в пять больше их домочадцев.

Что удивило Вихорька: десятника Карша, с которого, собственно, все и началось, среди обиженных не было. Он стоял особняком вместе с несколькими воями, расположившимися отдельно и от обиженных, и от основной дружины Ольбарда, ядро которой состояло из тех, кто ушел с Синеусом из Ладоги.

И совсем наособицу, но впереди прочих расположилась пятерка воинов, среди которых явно главенствовал гридень, которого Ануд звал на перекресток. Облачение у этой пятерки было не очень. Немногим лучше того, что было у самого Ануда, прежде чем он присоединился к хирду Ульфа Свити.

– Излагай! – потребовал Ольбард у Вихорька.

Тот рассказал. Все честно рассказал.

Синеус жестом велел ему отойти туда, где негромко беседовали Ануд с Вильдом, потом подозвал Карша.

– Так было?

Десятник замялся.

– Не вздумай врать! – негромко, но грозно произнес Ольбард.

Карш метнул взгляд наверх, туда, где на маленьком балкончике над входом в терем стояли Кари Улебовна с дочерью, потом выдавил:

– Так… Да не так. Не хотели мы его бить. Так, поучить немного.

– Ты знал, что он – мой гость? – спросил Ольбард.

– Знал, – буркнул Карш.

– Он сказал, кто его отец?

– А что – отец! – воскликнул Карш. – Это ж он Зарю украл, дочку Труворову!

– Ты совсем дурной, Карш! – закричал Вильд. – Такие слова о моей сестре говорить! Это у тебя жену увести силком, так она и не пикнет, а…

– Вильд, молчать! – рявкнул Ольбард. – Карш! Ты знал, что Виги Ульфсон – мой гость?

– Знал… – пробормотал варяг.

– Я тебе верил, десяток дал, – Ольбард покачал головой. – А ты что же? Меня опозорил, людей погубил…

– Это же не я, батько! – взмолился Карш. – Разве ж я убил? Это он же ж! – Карш показал на Вихорька.

– Виги Ульфсон вас пожалел, – сказал Ольбард, обращаясь хоть и к Каршу, но слышали его все. – Мог бы сразу вас всех в Ирий отправить еще при первой встрече, но не стал. Честью поступился, оружие отдал. Ты же мою честь попрал. Гостя оскорбил, людей, что я тебе доверил, погубил…

– Так они сами хотели… – начал Карш.

– Пошел вон, – негромко произнес Ольбард.

– Что? – не понял Карш.

– До заката тебе время даю, – холодно произнес Синеус. – А потом увижу – велю вздернуть на ветке. Как татя. Ты это начал. Ты был старшим. С тебя за эти смерти спрос. Лишь из уважения к твоему отцу и родной крови отпускаю тебя живым, Карш. Пусть боги с тебя спросят за то, что напал на гостя, на посланника… Убирайся! Нет, стой! Пояс воинский сними! Я его тебе как десятнику дал, а теперь ты – никто.

Карш покорно снял пояс и перевязь с оружием, положил на землю и побрел прочь. Перед ним расступились, пропуская, а Ольбард обвел суровым взглядом собравшихся и спросил:

– Кто еще желает моего гостя винить?

– Я желаю! – вышел вперед один из тех, кто стоял недавно рядом с Каршем. – Желаю спросить!

– Говори! – разрешил Ольбард.

– Хочу узнать, вождь, кто ответит за кровь моих родичей? – угрюмо поинтересовался варяг. – Ты сказал: Карш виноват, но не его меч убивал. И непонятно мне вот что! – Гридень повысил голос. – Как смог мальчишка безусый стольких добрых воев побить за раз? Не верю я, что честным был тот бой! Никогда мы такого допрежь не видали! Колдовство это, говорю я! Злое нурманское колдовство – вот что!

– Вот как ты думаешь, Прус, – нахмурил брови Ольбард. – Что ж, есть правда в твоих словах. Не может быть честным бой, когда хозяева на гостя беспричинно нападают. Но сдается мне, не в этом ты бесчестье видишь, Прус. Не спрашиваешь ты, а винишь. Меня винишь, Прус!

– Почему тебя, батько? – искренне удивился гридень. – Его, нурмана!

– Так он же гость мой, – напомнил Ольбард. – А по правде за все, что сделано гостем, отвечаю я, хозяин!

– Нет! – мотнул головой гридень. – Ты, батько, ни при чем. Ты же не знал, что он колдун, когда его привечал. Хотя мог бы, я так думаю. Они ж, нурманы, все колдовством не брезгуют. От того и сила их! Верно, братья?

Несколько голосов поддержали его заявление. Несколько. Большинство хранило молчание, а кое-кто из ладожских так и вовсе засмеялся.

– Слышь, Прус, а я хоть и не нурман, но тоже таким колдовством владею! – весело крикнул Харра Стрекоза. – И думаю, получше, чем Виги Ульфсон. Только у нас, кровных варягов, это воинским умением именуется! Но тебе, полагаю, оно неведомо. Холопов бить да смердьим девкам подолы задирать и без него можно!

Теперь засмеялись многие.

– Я сказал, что хотел, батько, – упрямо проговорил Прус. – Тебе решать.

– Вот это верно, – согласился Ольбард. – Решать мне.

Он встал и оглядел свое разделившееся воинство.

– Многие из вас, присягнувших мне недавно, и отроков, и опоясанных гридней, думают, что они хороши в бою, – произнес он сурово. – И думают так лишь потому, что прежде не сходились в сече с теми, кто и впрямь хорош. Но не годы делают гридня старшим, а воинские умения. И стыдно мне нынче не только за то, что мои дружинники напали на моего же гостя. Стыдно перед Виги Ульфсоном и отцом его! Но… – Ольбрад повысил голос. – Когда десяток моих дружинников вышел против одного-единственного воина и опозорился, это еще больший стыд! И потому я клянусь Перуном Молниеруким, что сам проверю каждого из вас! И те, кто недостоин пояса гридня, снимут его и будут ходить в отроках! А если и в отроки не годны, так будут в детских ходить, пусть даже усы на пядь ниже подбородка висят! Все меня слышали?

Ладожские бодро отозвались. Но среди прочих большинство помалкивало.

– Вот и славно! – завершил речь Ольбард. – А теперь ты, Харра! Покажи нам, что не вся моя гридь – позор всеотца нашего Перуна! И ты, Виги Ульфсон, не откажи: встань против гридня моего – и пусть все увидят, как должно воинам владеть оружием!