Виктор Мишин - Превратности судьбы

– До флага метров двести, может, чуть-чуть больше, брать будем? – напарник глядел на меня.

– Ну-ка, дружище, погляди в бинокль, попаду или нет? – попросил я напарника понаблюдать, а сам приник к прицелу. Мой старый прицел был выставлен на триста метров, дальше тут смысла не было пристреливать, если требуется выстрелить на другую дистанцию, просто целюсь на глаз, уж я-то знаю, как стреляет моя винтовка. Выстрел, хлопнув звонко и как-то одиноко, прозвучал как удар топором по старой высохшей доске.

– Почти по центру, попадание сто процентов, – отметил Петруха, – сколько тут, Сань?

– Да метров двести пятьдесят, детское расстояние. Зато теперь у меня новый прицел, отличный, надо сказать.

– А что в нем такого? На вид так вроде все такой же, – с недоумением заметил Петро.

– Он светлее, лучше видно, – пояснил я, – а еще у него есть колпачки для линз.

Пока мы с напарником отдыхали, мимо нас пробежали бойцы штурмового взвода из нашей роты. Сейчас будут фрицев выкуривать из подвалов. О, пока думал, там вовсю действие началось. Захлебываясь, словно в истерике, длинными очередями поливал МГ, ему отвечали быстрые, стрекочущие «папаши». Грохнули, разбрасывая в стороны осколки, две гранаты, но фрицам это явно не поможет, вон, уже стрельба реже становится.

– Сань, ты чего, они же сдаются? – ошарашенно пялился на меня напарник.

Было от чего. Несколько наших бойцов стояли перед развалинами, в которых еще несколько минут назад сидели немцы, активно обороняясь. Так вот, немцы вылезали из всех щелей, бросая оружие на землю, уже и кучка начала вырисовываться, когда я, положив на бруствер из битого кирпича винтовку, решил похулиганить. Что на меня нашло, ума не приложу, я поймал на мушку одного из здоровенных фашистов, только что бросившего к ногам наших бойцов пулемет, и дернул затвор.

– Петь, да надоели уже эти суки, помнишь, что мы им обещали, когда бились тут перед попаданием в госпиталь?

– Уничтожать как сорняки? – Петя, казалось, принял мое решение.

– Ага, как в приказе говорилось? Видишь врага – убей! – я потянул спуск.

Тугой, килограмма на два с половиной, а то и все три, спусковой крючок поддавался словно нехотя. Звонко хлопнув, винтовка чуть подпрыгнула и, выпустив из своего чрева смертоносный кусочек свинца, вернулась в прежнее положение. Откуда мне было знать, что убитый мной фриц, а он без сомнения был убит, был целым полковником, командующим тут остатками своего полка. Стрелял я хоть и с новым, еще толком незнакомым прицелом, но расстояние помогло и тут. У немца улетело полголовы, и он тюком осел на грязную землю. Последствия оказались вполне серьезные. На меня орали в штабе почти час, серьезный здесь теперь особист, хрен отбрехаешься.

– Тебя что, к врачам отправить, нервишки подлечить, в психушку? – старший майор госбезопасности Мальцев, казалось, просто наслаждался своей речью. И про военнопленных помянул, и про то, что на линии огня были наши бойцы, в общем, везде и всюду я был не прав. Молча кивая, соглашаясь со всем сказанным, я дожидался окончания «порки», когда вдруг услышал такое, что не мог смолчать.

– Ты убил ценного «языка», командира пехотного полка! Знаешь, какие у него могли быть важные сведения? – Тьфу ты, блин, да какие у этого гребаного полковника могли быть важные сведения, немцы в кольце сидят, им уже жрать нечего, что мог сообщить этот «язык»? Да я сам больше знаю о том, что происходит сейчас в рядах непобедимой армии Гитлера, так и сказал особисту.

– В смысле, ТЫ сам больше знаешь? – удивился Мальцев, прервав свои обвинения.

– Да в самом прямом, товарищ старший майор госбезопасности, – чуть подтянувшись, я смотрел прямо в глаза собеседника.

– Что ты знаешь о положении немцев и их оснащении?

– А что тут знать? – искренне удивился я. – Народу у них пока хватает, но вот в кольце окружения особо не погуляешь. Сидят малыми группами по развалинам и ждут, когда их командиры приказ отдадут.

– Какой приказ? – машинально спросил особист.

– О капитуляции, конечно, какой еще. В их положении другой возможности сохранить жизни солдат нет, это и немчуре понятно.

– А с чего ты взял, что мы им капитулировать предложим? – с хитринкой в глазах вновь спрашивает старший майор.

– Ну, – протянул я, – просто думаю, что и у нас людей лишних нет, зачем еще закапывать в землю бойцов, если можно заставить капитулировать окруженного противника? До Берлина нам еще далеко, опытные и обстрелянные бойцы нам самим пригодятся, вон сколько земли под немцами сейчас.

– Какое-то у тебя, сержант, пораженческое настроение, надо бить врага, приказ 227 помнишь?

– Конечно, но разве Верховный главнокомандующий приказывает всем быстренько умереть? И, кстати, был и еще один приказ, уничтожать врага, где бы он ни находился, – на провокации я и сам отвечу провокационным вопросом.

– Больно ты умный, сержант… Ладно, топай к своим, но наша беседа не закончена! – фыркнул особист.

Чего он привязался? Ну, грохнул пленного, мало ли таких случаев на фронтах, люди злые, надоела всем уже эта война, а ведь еще два с лишним года биться. Вернувшись в расположение, узнаю обалденную новость, которая только утвердила меня в моей правоте. Дело в том, что немцы из соседних развалин-укреплений видели, как погиб их командир полка, и… да полезли потихоньку сдаваться. Ну и ладушки, нам меньше по этим подвалам лазать.

Сегодня, тридцатого января, со стороны универмага немцы неожиданно ударили, собрав в кулак остатки своих танков. Семь машин, не знаю, на воздухе они, что ли, работают, при поддержке пехоты и артиллерии, внезапно ломанулись в сторону железной дороги. Наш батальон стоял восточнее универмага, и удар был в противоположную сторону, но командование приказало атаковать, чтобы сорвать наступление немцев, ударом с тыла. Заслон тут был почти в одну нитку, и прорвали мы его довольно быстро, буквально с ходу. Я и еще две пары стрелков-снайперов поддерживали атаку с дистанции. С Петрухой, во мне вдруг опять проснулся азарт, мы залезли в такое место, что перед нами, в трех сотнях метров, возвышался полуразрушенный универмаг. Нет, я не собирался валить Паулюса, но кого-нибудь из его штаба уж постараюсь, а заодно и охрану свежеиспеченного фельдмаршала, а то у него в ней такие зубры состоят, что только держись.

Наши двинули на цитадель фельдмаршала целых шесть танков. Латаные-перелатаные «тридцатьчетверки», пыхтя изношенными моторами, медленно двигались по двум разбитым улицам, подбираясь к цели. За танками, тщательно сторожась и укрываясь, шли бойцы двух батальонов нашего полка. Для меня подступы просматривались очень хорошо, я даже видел вывешенный немцами флаг на универмаге. Не знаю, был ли подобный штурм в Той истории, но вот тут он присутствовал. По идее, завтра Паулюс должен сдаться и так, но фиг его знает, я вообще замечаю небольшие отклонения от того, что, казалось, знал. Тут могло сыграть и мое присутствие, и просто то, что Там история была несколько искажена. Например, Кукурузник-то уже того, на том свете, кто там вместо него, не так важно, зато подковёрной возни в послевоенные годы, думаю, не будет. А если и появится новый Хрущ, то и пойти может все совсем по-другому, может даже и хуже будет, кто его знает, выверты судьбы непредсказуемы. Заметив, как идущие за танками бойцы начали падать один за другим, дал Пете команду искать наших «коллег». Наверняка из штаба Паулюса снайперы работают, о, вон один.