Геннадий Марченко - Вращая колесо Сансары

В прошлый раз мне домой звонили от него, когда просили подъехать к Суслову на работу. А сейчас в справочной мне дали какой-то левый телефон, в итоге пришлось тащиться на Старую площадь лично. От сидевшего внизу дежурного узнал, что Михаил Андреевич в отпуске, будет через две недели. Значит, и секретарша отдыхает параллельно, когда ж ей ещё в отпуск ходить, как не вместе с шефом.

Суслов, понятно, дал себе передышку после фестиваля, хотя мне всегда казалось, что члены ЦК пашут без выходных и отпусков. Оказывается, они тоже люди и две, а то и три недели отдыха могут себе позволить. А мне-то что теперь делать?

Принялся перебирать в уме всех больших начальников, с кем сводила судьба и к кому я мог бы обратиться. Ряшенцев – отыгранная карта, Тикунов и Суслов в режиме ожидания, Шелепин – недоступен, можно даже и не пытаться. Фурцеву отбрасываем, она сейчас, судя по всему, мой враг номер один.

Семичастный? Так-то мысль неплохая, учитывая, что Владимир Ефимович в прекрасных отношениях с Шелепиным, давние друзья, а значит, его слово весит очень прилично. С председателем КГБ мы помимо банкета по случаю победы на Олимпийских играх пересекались ещё в ложе динамовского стадиона. Возможно, в аудиенции не откажет. Жаль, телефонов нет, придётся ногами идти.

Добрался до площади Дзержинского, сунулся к дежурному офицеру, представился, кто я есть и с какой целью пожаловал. Об отлучении от сборной говорить не стал, а то сразу могли послать подальше. Просто заявил, что вопрос государственной важности. А разве нет? На кону стоял престиж нашей страны на международной спортивной арене, и я считал себя не последним человеком, от которого зависело успешное выступление сборной в Англии.

На моё счастье, хоть Семичастный оказался на месте. Причём мог меня принять практически сразу, как мне сказал оформлявший пропуск дежурный. Но это «сразу» растянулось на полтора часа, которые я провёл в приёмной главного чекиста страны, любуясь спартанской обстановкой, из которой выбивалось большое полотно – пейзаж, изображавший речной берег и склонившуюся над водой иву. Как-то сразу захотелось на этот бережок, окунуться в прохладную воду. В Москве жара стояла прямо-таки июльская, впору и в самом деле брать Ленку, сынульку и чесать за город. Позагораем, искупаемся…

– Мальцев, заходите, – вывел меня из раздумий голос адъютанта в майорских погонах, исполнявшего роль секретаря.

Не без волнения я переступал порог кабинета председателя Комитета госбезопасности СССР. Сидела-таки во мне вбитая веками в предков боязнь перед царскими опричниками, с течением времени превратившимися в чекистов. Нынешние, «оттепельные», конечно, не зверствовали, как «соколы Берии», но страх так просто не вытравить.

Впрочем, Семичастный встретил меня с улыбкой, хотя и предупредил, что у него буквально пятнадцать минут, чтобы меня выслушать. И выразил надежду, что мой вопрос действительно государственной важности.

В общем, выложил я о звонке Морозову, о последующем визите к Ряшенцеву и фотографии Хелен Миррен, с которой если что и было, то до свадьбы с Ленкой. А затем… Ну, что скрывать, рассказал и о притязаниях на мою сексуальную свободу со стороны дочери Фурцевой. Подвёл черту, что именно Екатерина Алексеевна затаила на меня личную обиду и откуда-то нарыла факт моего прелюбодейства с молодой лондонской актрисой, после чего накапала Ряшенцеву с требованием вывести меня из состава сборной.

Семичастный слушал и глядел на меня с лукавым прищуром тёмных глаз, казалось, видевших тебя насквозь. Когда я наконец закончил свои излияния, он наклонился к столу, и его взгляд стал ещё пронзительнее.

– Тебе бы, Егор Дмитрич, с такими дедуктивными способностями к нам в Комитет в аналитический отдел, – усмехнулся Семичастный. – Хотя, по большому счёту, всё это легко просчитывалось, неудивительно, что ты тут же Екатерину Алексеевну в главные свои недоброжелатели записал. Кстати, мы в курсе, что её дочь к тебе неровно дышит, но вот о случае с попыткой вскрыть себе горло слышу впервые. А ведь просил же присматривать за Светланой…

Он откинулся в кресле, задумчиво глядя куда-то мимо меня. Впрочем, через несколько секунд снова сосредоточился.

– Думал я, что ты смиришься и не станешь дёргаться, а тут вон и до меня добрался… Егор, могу я рассчитывать на понимание с твоей стороны?

– Н-н-ну… Наверное, да.

– Тогда давай поговорим откровенно, как взрослые люди. Фурцева в данном случае всего лишь исполнитель, фото Хелен Миррен и историю твоего, скажем так, грехопадения она выдала Ряшенцеву по нашей просьбе… Неужели ты думаешь, что жил в Англии без присмотра? Да-да, телефон тоже прослушивался, и в квартире стояли жучки. Если ты думаешь, что не представлял интерес для вражеских спецслужб, то сильно заблуждаешься. Дальше я буду говорить, а ты – слушать. И учти, покидая этот кабинет, ты оставишь расписку о неразглашении.

– Хорошо, – кивнул я.

– Так вот, пару месяцев назад к нам поступила оперативная информация, что в отношении тебя готовится серьёзная провокация. Подробностей, к сожалению, мы не знаем, но, как заверил наш внедрённый в их структуру человек, то скандальное интервью с английским журналистом – сущий пустяк на фоне того, что британские спецслужбы затеяли против тебя на время проведения чемпионата мира по футболу, куда ты обязательно должен отправиться в составе сборной СССР. Мы решили, что единственный вариант оградить тебя от возможной провокации – какое-то время не выпускать в Англию и в другие капстраны. Год, а лучше два или три. Поэтому, извини, твой контракт с «Челси» продлён не будет, и на чемпионат мира ты не сможешь попасть… Понимаю, это серьёзный удар, особенно отлучение от главного футбольного турнира четырёхлетия. Уверен, ты помог бы команде. Но мы не можем тобой рисковать, это будет удар и по нашей стране, сам должен понимать.

– Так… Как же… Да бог с ним, с «Челси», но чемпионат мира!.. Ну приставьте ко мне человека на время моего пребывания в Англии, а лучше двух. Да я из расположения сборной никуда!

– Послушай, ещё раз повторяю. Мы. Не имеем. Права. Рисковать! – с металлом в голосе отчеканил Семичастный, и я понял, что переубедить мне его не удастся.

Наверное, на моём лице тут же все мои чувства и отразились, так как взгляд главного советского чекиста смягчился.

– Да ты сильно-то не расстраивайся. В Союзе у тебя семья, будешь за «Динамо» играть, песни сочинять, как и раньше. Поклонницы ещё не достали? Пачками письма из ящика выгребаете? И в подъезде дежурят периодически? Что делать, такова оборотная сторона славы. Многим артистам, кстати, нравится, – подмигнул он мне и добродушно улыбнулся.

А мне вот было не до смеха. Всё летело в тартарары, будущее окончательно окрасилось в чёрные цвета, и только мои Ленка и Лёшка виделись двумя светлыми пятнышками в этой беспросветной мгле. А я так мечтал сыграть на главном футбольном турнире моей жизни! Можно, конечно, утешать себя мыслью, что на чемпионате мира 1970 года мне будет всего двадцать четыре, а в Германии-74 – двадцать восемь. Но кто знает, что случится через год-другой. Тут и травма возможна, и то, что я по-прежнему буду находиться под колпаком у спецслужб… Хотя кому я буду к тому времени, уже как четыре года невыездной, интересен? Опять же, как там без меня будут ребята из моей группы? Звонить им и говорить, чтобы дальше двигались без меня?