Андрей Величко - Фагоцит

Дома я решил на всякий случай записать то, что сегодня узнал, и свои мысли по этому поводу. Мало ли, вдруг забуду, а в моем теперешнем положении не скажешь, какие сведения важные, а какие нет. Та что берем ручку, чистый листок бумаги… ладно, этот обрывок тоже сойдет.

Закончив записи, я решил прилечь — мало ли, а вдруг получится прямо сейчас перенестись сознанием туда, где Витя Скворцов едет в поезде. Действительно, получилось! И, что удивительно, не только сознанием.

Я с изумлением таращился на кусок бумаги у себя в кулаке. Да, помнится, хотел положить его на столик рядом с диваном, но не успел, потому что сразу заснул. А теперь — вот он! Тот самый, из двадцать первого века, никаких сомнений в этом нет. Так что же, я, оказывается, могу перемещать туда-сюда и материальные предметы?

Стоп, притормозил я полет фантазии. Во-первых, пока известно только про «сюда». Во-вторых, неясно, будет ли такое явление повторяться. И даже если будет, то наверняка обнаружатся ограничения по размерам, массе или еще чему-нибудь.

Прямо сразу начать эксперименты не получилось — спать я не просто не хотел, а натуральным образом не мог. А тут еще в Иркутске в купе подсели два инженера. Они ехали в Пермь, в командировку, и, хотя беспокойства от них было немного, сменить время пребывания получилось только где-то в районе Кирова, когда я снова остался один в купе.

Вернувшись в двадцать первый век, я первым делом полез на антресоли за картонной коробкой, где были сложены совершенно бесполезные сейчас, но памятные мне вещи из юности, молодости и прочего.

Так, фотоаппарат «ФЭД-2» пока отложим, калькулятор «БЗ-18А» тоже… ага, вот он, конверт.

Я вытряхнул его содержимое на стол и начал внимательно рассматривать. Денег не так уж мало, но они не все годятся для шестьдесят второго года. Насколько я помнил, где-то ближе к перестройке купюрам была усилена степень защиты, но как их отличить такому дилетанту, как я? Да по первой букве серии. С буквой «А» мне точно годятся, «Б», наверное, тоже. Для рублей и трешек, скорее всего, сойдет и «В» с «Д», вряд ли их будут внимательно рассматривать.

С такими граничными условиями удалось отобрать сто тридцать шесть рублей. Я свернул деньги, перетянул резинкой и положил на столик около дивана. Прямо сейчас отправиться в прошлое не получится, но ничего, я могу и подождать. Может, придет в голову идея, что зажать во второй кулак при отходе ко сну с перспективой перемещения.

Подумав, я решил пока ограничиться деньгами — в конце концов, они сейчас нужны Скворцову в первую очередь. Ну, а все остальное будет потом. После того, как я в его лице приеду в Москву.

Вот я и снова на улице Крупской, которая пока еще 2-я Строителей. Памятника в начале сквера между проезжими частями, ясное дело, нет. Слева вместо ухоженного мини-парка несколько больший по размеру пустырь. Меня уже успели просветить, что он называется Собачьей площадкой. Деревьев в сквере меньше, чем я помнил, и они совсем молодые. Ну что ж, пора двигать к дому.

Я, честно говоря, немного волновался. Во время поездки в поезде как-то не особо чувствовалось, что вокруг далекое и, по мнению некоторых, прекрасное и навсегда утерянное прошлое. Да, что-то такое было, но за окном. А теперь — вот оно! И мне, ну по крайней мере половинке меня, здесь жить. До родного дома осталось пройти метров триста. Как он меня встретит? Хорошо хоть семью соседей я более или менее знаю из описаний словоохотливой старушки Веры Михайловны. Если в квартире не будет гостей, то не ошибусь, как к кому обращаться. У меня даже есть два ключа, только я не уверен, что они именно от моего жилища. Хорошо хоть сегодня воскресенье, так что в квартире почти наверняка кто-то есть. Четвертое ноября, Карибский кризис уже кончился. Впрочем, вряд ли советские люди так уж в курсе про него — на остановках я покупал газеты и не нашел там об этом почти никаких упоминаний. Так, пара невнятных заметок про освободительную борьбу кубинского народа, и все.

Вот и знакомый двор. Почти такой же, как двадцать первом веке, только зелени существенно меньше и над окнами нет кондиционеров.

Я глубоко вздохнул и зашел в подъезд. Чуть задержался перед квартирной дверью и вдавил кнопку звонка.

Вопль, наверное, был слышен по всем этажам вплоть до последнего, девятого.

— Ви-и-тя-я-я! Мам, пап, Витя вернулся!!!

Верещала девчонка, хотя, пожалуй, уже почти девушка, лет этак тринадцати, в которой можно было узнать Веру Михайловну — пока еще, ясное дело, просто Веру. Или даже Верку.

Дальняя от входа дверь открылась, и из нее выглянул невысокий и тощий мужичок средних лет и средней небритости.

— Здравствуйте, дядя Миша, — я вошел в прихожую и поставил чемоданчик на пол. — Вер, ну не ори ты так, на последнее ведь ухо оглохну.

— А почему на последнее?

— Потому что меня недавно на учениях слегка контузило, и правое ухо пока слышит плохо.

Тут я, конечно, преувеличивал, слух уже практически полностью восстановился. Но про контузию нужно было упомянуть обязательно, чтобы потом мои провалы в памяти особого удивления не вызывали.

— Ох, бедненький…

Вышедшая из комнаты женщина явно была Вериной матерью, сходство несомненное.

— Витя… ты… уже знаешь?

— Про отца? Да, теть Нина, знаю. От чего он умер?

— Доктора разные ученые слова про печень говорили, а я по-простому тебе скажу. От водки! Она, проклятущая, его в могилу свела. Ты уж, Витенька, не пей, ну зачем тебе это? Ой, да что ж ты в коридоре-то встал? Сейчас ключи твои принесу, и… это… я там в твоей комнате все протерла маленько. Больно уж там… э… не убрано было. А ты тут чего подмигиваешь?

Этот пассаж был адресован уже дяде Мише.

— Так ведь отметить бы…

— Дядь Миш, теть Нин, мне после контузии еще и пить нельзя.

— Совсем? Ну…

Дядя Миша, похоже, был готов начать меня жалеть даже почище друзей-сослуживцев, но под многообещающим взглядом супруги сдулся и даже начал, как мог, делать вид, что он ничего такого сказать и не хотел.

— И правильно, ты, Витя, об этом не жалей. Сейчас сядем, чайку попьем… в бакалее небось еще вафельные тортики не кончились… Вер, сбегаешь?

— Давай лучше я, — вылез дядя Миша.

— Куда? Хотя… ладно, иди. Но чтоб мигом — одна нота здесь, другая там! Витя, да ты, наверное, с дороги голодный, борщ будешь?

«Глава семьи» действительно обернулся быстро, у меня только-только получилось умять приличных размеров тарелку борща.

Я присмотрелся и принюхался. Похоже, дядя Миша перехватил как минимум три кружки пива, а скорее и все четыре. Когда успел-то? Он ведь еще и торт принес. Впрочем, это его дела. В двадцать первом веке Вера Михайловна говорила, что ее отец, конечно, выпивал, но не так чтобы очень и к буйству по пьяни был совершенно не склонен.