Александр Афанасьев - Ближний круг, ч. 2

— Просто нажми изо всех сил. И всё.

— А дальше — что?

— Дальше по обстоятельствам, боец. Я тоже рискую. Удачи.

Николай понял, что это означает. Но приказ — есть приказ.

— А если будешь сомневаться — раздался в темноте голос куратора — помни, что в Коммунистической партии Ирака состояло двести тысяч членов. Из них не меньше семи тысяч в армии. Сейчас их осталось меньше пятидесяти. А в армии — ни одного. Так то.

За день перед парадом — его арестовали.

Приехал сын президента Кусей — молодой, с ломким еще голосом. С ним было несколько офицеров охраны. Николай отдал пистолет — другого выхода не было — и его посадили в машину. Стекла были изнутри замазаны краской.

Они ехали по Тикриту, уже взбудораженному появлением Раиса, их земляка. У дорог — стояли люди, сплошная цепь солдат Республиканской Гвардии сдерживала их. Куда они едут — было видно только через лобовое стекло — но Николай в любом случае не знал город.

Они въехали в очередные распахнутые ворота, машина остановилась. Здоровяк подошел, обыскал русского — словно не доверяя тем, кто уже обыскивал до него. Затем — он пошел вглубь сада... это был не президентский дворец, один из двух в Тикрите, родном городе Раиса. Остальные — двинулись за ним.

Саддам — был во дворе. Это был небольшой дворик, окруженный высоким забором, весь усаженный зеленью. Саддам стоял около белого куста роз, огромного и по-настоящему красивого.

— Моя мать — сказал он, не поворачиваясь — была очень хорошей женщиной. Пусть она была из простых крестьян, она хотела мне только добра. Когда я сказал, что хочу идти учиться, она благословила меня именем Аллаха.

...

— А мой отец избил меня...

Николай вспомнил, что отец Саддама — ему сказали об этом в контрразведке — сгинул в тюрьме и Саддама воспитывал отчим.

...

— В память о матери, я посадил куст роз в моем багдадском доме и ухаживаю за ним. Сам лично. Теперь я вижу такие же кусты во многих богатых домах моей страны...

...

— Но ведь мать одна, верно?

Николай — давно не испытывал такого страха как сейчас. Он вообще с детства имел очень высокий порог страха, еще в детском садике воспитатели заметили это. Он не испытывал страха, когда вел группу спецназа, свои шестнадцать человек на караван, когда они шли по местам, где на сто километров в любую сторону не найти никого, кто не мечтал бы убить советского солдата, неверного, совершив амаль, усилие на пути джихада и обеспечив себе рай. Он знал, что может быть, если их обнаружат, но не боялся их, он нес сто сорок патронов к винтовке Дранунова и знал — что бы с ним не случилось — это случится не раньше, чем он израсходует их все. Но сейчас — он чувствовал страх и еще такое... мерзкое, очень неприятное чувство.

Саддам повернулся — и те, кто его привел, один за другим стали выходить, пятясь назад. Остался один Кусей — но не выдержал даже он.

— Ты заботился о моей безопасности, русский? — сказал Саддам — говорил, что мне нельзя стоять на той трибуне?

...

— Посмотрим, прав ли ты на сей раз. А пока — ответь мне на один вопрос...

Николай вдруг понял, что с ним. Он чувствовал, что он не прав. Он чувствовал, что совершает предательство. А предательство, чем бы оно ни было обусловлено — было предательством не более того.

Он становился предателем в любом случае. Вопрос был — кого надо предать.

Ждать пришлось недолго.

Вбежал Кусей. У него был автомат на боку, глаза блестели.

— Отец!

Саддам поднял взгляд на него.

— Говори.

Кусей покосился на русского

— Говори при нем — потребовал Саддам.

— Трибуну обстреляли, отец. Маджид убит наповал.

Саддам встал на ноги. Провел руками по усам... он был совершенно спокоен.

— Как это произошло?

— Никто не знает, отец. Была стрельба.

— Да примет Аллах душу Маджида, тем более что он был убит вместо меня — сказал Саддам богохульное — мы уезжаем. Найди три машины...

К дому — подогнали три японских Тойоты Ланд Круизер, обычных для Ирака машин, привычных для армии, с затемненными стеклами. Несколько человек — перекрыли дорогу и с той и с другой стороны, воинственно держа автоматы.

Вышел Саддам. Он был в своем обычном берете — и даже не попытался как-то замаскироваться.

Когда Кусей полез в машину — он остановил его рукой.

— Советский поедет со мной — и, видя недоумение и обиду на лице Кусея, добавил — а ты, если меня убьют, станешь Вождем.

Кусей пошел к третьей машине — но Николай не сомневался в том, что Кусей сейчас думает. Он нажил себе смертельного врага.

Ручка в кармане — жгла бедро. Ее нашли — но это была с виду обычная ручка. Она даже не была металлической — и быть замаскированным пистолетом никак не могла.

Саддам сел справа — а Николай, чтобы выиграть хотя бы пару секунд, начал обходить машину. Он вспомнил мать... и то, как он ей соврал, и то, как сбежал из дома, не желая видеть отца и врать еще и ему. Он обещал вернуться.

Но это, похоже, невозможно.

Садясь в машину — он все-таки вдавил колпачок. И больше — ничего делать не надо было. Только сидеть — и ждать.

Машины шли быстро. Город был перекрыт — но сейчас все бросились к тому месту, где произошло покушение. Остались только посты полиции и часть армейских постов. Они сидели так: Саддам сидел сразу за водителем, рядом Николай — а впереди Николая сидел Исмаил, держа на коленях автомат.

Машины — все три Ланд Круизера были одинаковыми — постоянно менялись во время движения местами. Этому не надо было учить — иракцы научились этому от англичан, которые тренировали их до советских.

Почему то он сразу понял, когда увидел пост на перекрестке — на самом выезде из города — он сразу понял, кто это такие. Возможно, его внимание привлекло то, что рядом с бронетранспортером Панар — уродливой, похожей на гроб на колесах машиной — стояла Тойота белого цвета, гражданская, а еще дальше и на противоположной стороне дороги — Мерседес.

Возможно, машина посольства с залепленными грязью номерами. Хотя вряд ли они так рискнули... мало ли.

— Ходу! — крикнул он, не вспомнив, что водитель не понимает по-русски. Они шли третьими в конвое, только что, поменявшись местами с машиной Кусея.

Из-за бронетранспортера показался солдат с тяжелой винтовкой G3, видимо трофейной. Из-за Тойоты показались еще двое, один плюхнул на капот сошки немецкого MG, у второго была такая же иранская винтовка...

— Ложись!

Николай рванул Саддама на себя и вниз до того, как по машинам забарабанили пули. Водитель машины Саддама — сделал совершенно не то, что он должен был сделать, чему его учили. Он должен был нажать на газ — а он нажал на тормоз, в то время как две головные машины — проскочили вперед. Тем самым — он и спас всех.