Василий Звягинцев - Бремя живых

– Пробовал, – не стал темнить Шлиман. Он выглядел еще более человеком, чем при последней встрече. Что вполне соответствовало ляховским прогнозам. Мы ж не дураки, если кто думает…

– И?

– Тяжело, – капитан вздохнул. – Вы ее проехали действительно свободно?

– Як бога кохам! – неизвестно почему, ответил Вадим по-польски. Или потому, что сам он – Ляхов, или исходя из того, что предки Шлимана происходили приблизительно с Волыни или Люблинщины. – Мы вообще заметили, что выскочили, только когда указатели на дороге увидели. А вы?

– Долго рассказывать, и вам это все равно без интереса. Но я там побывал…

Это прозвучало примерно, как слова спустившегося с Эвереста первого покорителя высочайшей вершины мира. Эдмунд Хиллари его звали?

Вопреки мнению капитана, интерес у Ляхова присутствовал, но вдаваться в проблему он не стал. Ему хотелось узнать кое-что другое.

– Скажите, Микаэль, вам не пришлось встретить за время пребывания в нынешней «реинкарнации» хотя бы одного «человека», умершего раньше вас?

Он попал в самую точку.

– Нет, Вадим, этого не было…

– А как вы думаете, почему?

– Мне кажется, мы уже с вами касались этой темы. Ничего иного я добавить не готов. Просто есть вещи, не доступные нашему пониманию. В каком бы качестве мы ни пребывали.

И тут же капитан обратился к прозе жизни:

– Отплываете? Прямо сейчас?

– Не отплываем, а отходим. Дерьмо плавает… И не так, чтобы прямо сейчас. Часа через два, три. По ситуации. Не желаете проводить меня до катера? Там и обсудим, если что осталось. Мокровато здесь, вам не кажется?

– Мне – безразлично. Но если вам неудобно – пойдемте.

Они перешли с пирса на корабль по узкой, прогибающейся сходне. Тугие, сплетенные из пеньки кранцы и выбранные швартовы не позволяли «Сердитому» биться тонким бортом о бетон. Однако из узкой щели между корпусом и стенкой в ритме зыби выхлестывали наверх потоки холодной и черной воды.

Вадим, лишний раз проверяя свою готовность к походу и бою, на ощупь перекинул несколько тумблеров на пульте, и тут же в рубке стало уютнее, засветились циферблаты на контрольных щитах, плафоны над штурманским столом и пультом судового механика. В низах катера тихо заурчал маленький, стосильный вспомогательный дизелек. Через минуту из дефлекторов потянуло теплым воздухом. Стекла окон тут же запотели, но это ничего, так даже лучше.

– Я, собственно, проститься пришел, – сообщил Шлиман, неловко, не совсем по-человечески присев на угол откидного диванчика. – Пожелать счастливого плаванья. Не теряя, впрочем, надежды, что мы с вами скоро снова встретимся. Есть у меня такое ощущение.

«Красиво сказано», – Ляхов передернул плечами, будто струйка дождя все же исхитрилась проникнуть ему за воротник.

– Надеюсь, вы имеете в виду не совсем то, что мне только что пришло в голову? – спросил он как можно небрежнее. В конце концов, настоящего офицера должно отличать от прочих граждан именно умение сохранять хладнокровие в самых неприятных ситуациях.

– Конечно, нет, дорогой друг, конечно, нет. Даром предвидения такого рода я не обладаю. Я всего лишь имел в виду, что, сумев добраться домой, вы непременно вернетесь. Или из научного любопытства, или – по приказу командования. Да иначе и быть не может, ведь так?

– Пожалуй, что и так. Вернуться будет интересно, особенно – по своей воле и соответствующе оснащенным. И все же, вас привела сейчас сюда не только сентиментальность?

– Конечно. Я решил еще раз оговорить с вами некоторые условия…

– Какие же? Вы знаете, Микаэль, мне представляется, что я сейчас не совсем… э-э… – он поискал подходящее слово. – Не совсем договороспособен, пожалуй, это подходящий термин.

– А мне какая разница? Если вы не вернетесь, вообще говорить не о чем. Но если да?! Скажите там своим начальникам, что мы согласны иметь с ними дела исключительно через ваше посредничество. Видите, я даю вам возможность поставить себя так… Ну, примерно в ранге чрезвычайного и полномочного посла.

– Недурно, конечно. И я вам благодарен за добрые намерения. Однако – «мы»! Что это может значить?

– Ровно то, о чем вы догадались при нашей предыдущей встрече. Я сумел кое-кого найти, кое с кем обсудить сложившееся положение дел. Да-да, здесь есть, в пределах даже осмотренной мною небольшой территории, люди… – при этом слове он понятным образом запнулся. А и зря. Для него ведь подобные ему и были «истинными людьми», если использовать этот термин в его исконном смысле. Люди – это подобные тебе, говорящие на твоем языке и ведущие аналогичный образ жизни. Все остальные могут называться как угодно, в зависимости от господствующей в сообществе идеологии. Тоже людьми, но другими (это самый толерантный вариант), или же – недочеловеками, дикарями, гоями, «длинными говорящими свиньями», ну и так далее.

– Естественно, – не позволил собеседнику углубиться в дебри потерянных смыслов Вадим. – Я и представить себе не мог, чтобы вы, Миша, оказались этаким уникумом, артефактом, если угодно. Поскольку всеми доступными мне способами успел убедиться в собственной нормальности. А ежели я нормален, остается только две гипотезы.

Если вы существуете в единственном экземпляре, значит, некое высшее по отношению к нам существо создало вас исключительно, чтобы заморочить мне мозги и заставить сделать нечто, указанному существу необходимое. Но это маловероятно по пресловутому принципу Оккама. Следовательно, наиболее очевиден факт, что в здешнем мире таких, как вы, должно присутствовать достаточно, чтобы создалась некая структура… Обеспечивающая возможность существования именно ее членов. Согласны?

– Лучше вас я и сам бы не сумел сформулировать. Что еще раз подтверждает необходимость вашего возвращения. Более того, я восхищен широтой вашего мышления. Да, я нашел людей, с которыми можно пытаться создавать здесь некое подобие цивилизации… – Шлиман словно бы вздохнул, по крайней мере, именно так интерпретировал Ляхов его телодвижение. – И еще раз убедился в вашей проницательности. Ни один из них не умер раньше меня.

«Что и требовалось доказать», – подумал Ляхов, но вслух этого говорить не стал. И так сказано слишком много лишнего. Глядишь, темп опережения будет потерян, а это единственное, что позволяло ему пока еще ощущать свое превосходство над капитаном, похоже, претендующим на роль лидера своего царства мертвых.

Сказал он другое:

– Могу только порадоваться за вас, Микаэль. Действительно, ужасно даже вообразить, каково бы вам здесь пришлось без соотечественников и единомышленников. Однако… Разумеется, все, что я собираюсь вам сказать, вы и так не могли не обдумать, обсудить со своими. Тем не менее скажу. Чтобы вы были в курсе хода и образа моих мыслей. Я играю открытыми картами, вы заметили? Так вот. Не касаясь даже того, что в нашем мире в обычном темпе умирают не только евреи, но и арабы тоже, и, мне кажется, вы обречены на повторение, на проекцию сюда векового конфликта. Выведем пока эту проблему за скобки.