Василий Звягинцев - Бремя живых

– Наш офицер? – прошептала женщина, вопросительно приподняв бровь.

Валерий, прикинув, что трамвай приближается к нужному месту и откровенность ничем повредить не может, кивнул и тоже улыбнулся, поднеся руку к сердцу. То ли в знак благодарности, то ли проверяя, плотно ли лежит повязка.

– Храни тебя бог, сынок, – и перекрестила его по-православному.

– Спасибо, мать. На бога надейся, а сам не плошай, – кивнул поручик, навсегда прощаясь.

Цепляясь за поручни, вернулся к кабине вожатого.

– Все, пан командир. Благодарю за службу. Вот тут тормозни, я выйду. И езжай по своим делам. – И уже из чистого озорства, да и чтоб все поляки видели, достал из кармана десятирублевую бумажку и протянул кондуктору: – За скорость и сервис. Сдачи не надо.

Цена проезда на трамвае по всему маршруту здесь, как и на всей территории России, равнялась трем копейкам.

Соскочив с подножки, Валерий оглянулся, увидел, что никого в этом окраинном районе не заинтересовало его появление, да и интересоваться особенно было некому.

До ужаса унылая улица протянулась над обрывистым берегом Вислы. Почти одинаковые двух-трехэтажные дома, различающиеся разве цветом кирпича, из которого они были сложены, и окраской крыш, образовывали перспективу в оба конца, сколько хватало взгляда. Редкие, уже облетевшие деревья, отстоящие друг от друга на бессмысленно большом расстоянии, никак не способствовали ее украшению. Мостовая из булыжника, узкие тротуары вымощены брусчаткой, до половины стертой миллионами прошаркавших по ней подошв. И очень много пыли вокруг: и на стенах домов, и на деревьях, и под ногами.

Местные жители, если и появлялись здесь, то, наверное, в какое-то другое время, потому что сейчас улица была абсолютно пустынна. Даже непременные мальчишки, склонные в таких окраинных районах сбиваться в стаи для совместного хулиганства, отсутствовали.

От реки волнами и отдельными клочьями наползал тоже скучный, серый туман, порывистый ветер завивал смерчики пыли между буграми булыжника, целеустремленно и в то же время бессмысленно катились к непонятной цели обрывки бумаги, скомканные папиросные пачки, еще какой-то мелкий мусор.

Совершенно никакой романтики. Невозможно и поверить, будто совсем недалеко отсюда, на ухоженных улицах и площадях прекрасного европейского города, бушует первая в новом столетии революция. «А ведь так и есть, – с удивлением подумал поручик. – Именно революция, как напишут в учебниках, если она победит, или – очередной мятеж обманутой черни, если победим мы».

Но философствовать времени не было. Не для того же он застрелил ничего лично ему не сделавшего плохого парня, всего лишь вообразившего, что он способен вернуть своему Отечеству так называемую «свободу и независимость». Совершенно ей ненужную, если разобраться.

Он стрелял в Кшиштофа только для того, чтобы успеть предупредить своих о намеченной акции, которая будет стоить очень многих жизней с обеих сторон. Абсолютно ничего личного.

Уваров потянулся к карману, в котором лежала портативная, с дальностью до пяти километров, армейская рация. И понял, что его обеспокоило еще в трамвае. Ощущение не компактной, а какой-то дискретной тяжести. Рассыпной то есть. Вместо аккуратного пластмассового бруска пальцы нащупали груду осколков и обломков.

Повезло в очередной раз, конечно, но повезло сомнительно. Одна из автоматных пуль, вместо того чтобы с известным результатом пробить легкое или печень, всего лишь раскрошила радиостанцию, рикошетом распорола межреберные мышцы.

Однако, выиграв жизнь, Уваров потерял возможность связаться с командиром группы. Доложить, предупредить и так далее.

Ладно. Значит, возвращаемся к Средневековью и еще более ранним временам. Как тот грек, что бежал пешком до Марафона. Или – от Марафона куда-то еще? Одним словом, сорок с лишним километров, вместо того чтобы просто позвонить по телефону. «Радуйтесь, короче говоря, соотечественники, мы победили!» А вот мы – еще нет.

Хорошо хоть, что расстояние здесь никак не сорок километров, два от силы, и он вряд ли падет на финише бездыханным.

Поручик торопливо докурил, загнал в рукоятки обеих «беретт» свежие обоймы, недострелянные сунул в брючный карман и двинулся в путь.

Дорога вдруг оказалась труднее, чем ожидалось. Слабость накатывала волнами, и, в соответствии с этим ритмом, Валерий то переходил на совсем не спортивный, вяло-расхлябанный бег, то едва переставлял ноги, придерживаясь за заборы и стены домов, напоминая при этом хорошо принявшего на грудь местного пана.

Спасибо, что время от времени на пути попадались уличные водоразборные колонки, и, навалившись грудью на изогнутый чугунный рычаг, он жадно пил воду, отхватывая губами капли и брызги от тугой, жесткой, как стальной прут, струи.

Трамвай довез его быстро, и никаких организованных групп по пути следования Уваров не видел, то есть какой-то резерв времени имелся. Но это еще ничего не значило. Автомобили умеют двигаться куда быстрее. Догонят, обгонят, и ни к чему тогда будет его напрасное геройство.

Арсенал грозно возвышался на берегу Вислы, мрачно катящей свои серые волны, прямо напротив Праги. Не той, что столица Чехии и Моравии, а одноименного варшавского восточного пригорода.

Построенный в шестидесятые годы позапрошлого века, он выглядел величественно и красиво. Применительно к такого рода сооружениям. Утилитаризм здесь сочетался с особенной, мрачноватой, но все равно изысканной эстетикой.

Окруженное полутораметровой толщины крепостной стеной, двухэтажное, но с этажами шести-, а то и семиметровой высоты здание, сложенное из темно-красного кирпича, в стиле, наверное, позднего Фиораванти. Украшенное фигурными зубцами по верху, уступчатыми арками вокруг стрельчатых оконных и дверных проемов, «ласточкиными гнездами» по углам.

В плане оно представляло собой почти точный полукруг, внутри которого вымощенный гранитными плитами плац с тремя радиальными аллеями еще с имперских времен использовался как выставка под открытым небом. Здесь в хронологическом беспорядке экспонировались образцы артиллерийских систем с конца четырнадцатого до середины двадцатого века.

По выходным и праздничным дням главные ворота открывались, и жители города вкупе с многочисленными туристами могли за символическую плату любоваться всем этим буйством человекоубийственной фантазии.

Что же хранилось в огромных сводчатых залах, казематах и подвалах этого титанического (или циклопического?) сооружения, достоверно не знал никто. Хотя мятежники, судя по словам Кшиштофа, были убеждены, что именно там находятся основные запасы оружия и боеприпасов Варшавского гарнизона, а то и всего Западного военного округа.