Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку

Однако судьба или политическая практика тех дней срежиссировали иначе. В проходе вдруг появился вальяжный, несмотря на колесный образ жизни, директор ресторана и хорошо поставленным голосом уважающего себя лакея попросил товарищей пассажиров рассчитаться и освободить помещение, так как сейчас состоится спецобслуживание. Почти тут же подошел официант. Рычагов полез было в карман, но Берестов его остановил.

– Вы, уважаемый, нам не мешайте, – сказал он официанту. – Мы еще не поужинали. Принесите лучше еще по сто коньячку к кофе.

– Не могу, – сочувственно сказал официант. Клиенты ему нравились, хотя он, конечно, не мог знать, кто они такие: Берестин пришел в ресторан в гимнастерке без знаков различия, как тогда ходила тьма ответственных и полуответственных работников, а Рычагов поверх белой рубашки с галстуком надел легкую кожаную куртку, еще испанскую, и тоже выглядел то ли гэвээфовцем, то ли вообще не поймешь кем. – Прошу рассчитаться.

– Пригласите директора.

Директор явился. С лицом хотя и почтительным, но также и хамоватым, по причине той воли и власти, что сейчас стояла за ним.

– Товарищи, попрошу. Не обостряйте. Если не догуляли, возьмите с собой. И приходите завтра. Рады будем обслужить. А сейчас попрошу.

– Не свадьбу же вы тут собираетесь играть? У вас тридцать восемь мест, а нас двое. Как-нибудь поместимся. – Берестин старался говорить вежливо и даже изобразил некое заискивание. Но директор закаменел.

– Попрошу, иначе могут быть серьезные неприятности.

– Ну-ну! – Берестину стало интересно, и он увидел, что и Рычагов заиграл желваками. Не понравилось ему, только что вдохнувшему свободы, вновь почувствовать некий аромат произвола. – В таком случае, уважаемый, оставьте нас. Мы свои права знаем…

Слова о правах прозвучали дико для директора. Он резко повернулся и исчез.

– Что тут они затевают? – спросил Рычагов.

– Вот сейчас и посмотрим.

Действительно, буквально через минуту по вагону словно пронесся леденящий ветер. Скрипя заказными сапогами, отсвечивая рубином шпал, глядя сверляще, возле столика возник старший лейтенант госбезопасности.

– Хотите больших неприятностей? – резким, жестяным голосом спросил он, явно привыкший, что сам факт его появления вселяет, как минимум, трепет.

– Нет, – честно ответил Берестин.

– А будут.

– Отчего же?

– Вам приказано!

– Нам ничего не приказано. И не может быть приказано, потому что здесь ресторан, а не Лубянка. Это к слову. Нас попросили. Мы не снизошли. Что дальше?

Чекист, похоже, обалдел от невиданной наглости. И, возможно, даже в чем-то усомнился. Но поскольку к тонким душевным движениям не привык, то быстро взял себя в руки.

– Предъявите документы!

– Знаете, лейтенант, не мешайте нам. Идите, займитесь делом. – Берестин отвернулся от него и взял за ножку бокал.

Очевидно, чекист попал в ситуацию, выходящую за пределы его компетенции. И убыл – за консультацией или подкреплением.

– Может, не стоит, товарищ командарм? – осторожно спросил Рычагов.

– Ничего, сиди и не вмешивайся.

События развивались. Вновь появился давешний старлей – в сопровождении капитана того же ведомства и еще какого-то штатского.

– Вот, – торжественно сообщил старлейт, указывая на Берестина.

Капитан был моложе, но строже. И либеральничать не намеревался.

– Встать! Вы задержаны!

– О! Это интересно. Ваши полномочия?

Капитан положил руку на кобуру.

– Остальное – у меня в купе. Прошу!

Под конвоем Берестин с Рычаговым вышли в коридор, через гремящую площадку перешли в соседний вагон, и капитан довольно грубо втолкнул Алексея в полуоткрытую дверь.

– А теперь – документы!

Алексей спокойно протянул удостоверение. И с удовольствием смотрел, как капитан его раскрывает. Челюсть у него не отвисла, но глаза округлились.

– Товарищ командарм…

– Всем выйти! – резко сказал Берестин. Никто ничего не понял, но вид капитана словно вымел остальных из купе.

– Товарищ командующий… Я не знал, меня не предупредили…

– Фамилия, должность?

– Капитан Лавров, старший уполномоченный при протокольном отделе НКВД.

– Ну и что? Что за цирк вы устроили?

– В поезде едет немецкая военная делегация. По программе у них ужин.

– Сколько их?

– Четыре человека.

– И ради этого вы позволили себе?!

– Товарищ командующий, я не знал… Мне приказано обеспечить условия и не допустить…

– Для этого надо выгнать из ресторана больше двадцати советских людей? В том числе двух генералов, четырех полковников? Да и остальные, наверное, не менее уважаемые товарищи!

– Я не знал… – тупо повторил капитан.

– Вы – кретин. Это даже не оскорбление, а диагноз. И должность участкового в Верхоянске – самое лучшее, на что вам следует рассчитывать. Причем, с вашей точки зрения, я непростительно гуманен. Учтите это. Если у меня будет время, я о вас не забуду. Можете кормить своих немцев на общих основаниях. Или в купе им подавайте. Сам, раз такой заботливый! О нашем разговоре доложите по команде. И если вы еще не в курсе, знайте, что с завтрашнего дня ваше ведомство распускается. Кончилась лафа с бериевскими цацками, – Берестин показал на полковничьи знаки различия капитана и нашивки на рукавах. – У меня все.

Он вышел в коридор, оставив окаменевшего капитана в купе. Рычагова до сих пор блокировали два сотрудника, хотя руками не трогали.

– Пошли, товарищ генерал, – добродушно сказал Берестин. – А то у нас кофе остынет. Если уже остыл – потребуем свежего за их счет…

В ресторане было пусто. Только минут через двадцать пришедшие в себя никидовцы и их кураторы привели наконец своих немцев, скромно усадили их в дальний угол вагона, не забывая время от времени пугливо озираться.

Белостокский выступ, образовавшийся в результате Освободительного похода 1939 года, представлял чрезвычайно удобную позицию, если бы с началом войны Красная армия решила провести восточно-прусскую наступательную операцию по образцу августовского наступления 1914 года. Ударом на северо-запад отрезалась вся группа армий «Север», и при удачном развитии событий выход к Балтике и захват Данцига сломали бы все стратегические планы гитлеровского командования.

Но на такой вариант Берестин в силу известных обстоятельств рассчитывать никак не мог.

В прошлый раз этот проклятый выступ стал, пожалуй, главной причиной разгрома Западного фронта. Почти двадцать стрелковых и механизированных дивизий оказались отрезаны танковыми клиньями немцев, под Волковыском и Новогрудском схвачены тугой петлей окружения и через две недели героических и безнадежных боев – вслепую, без знания обстановки, без связи с высшим командованием, а на пятый день войны уже и без боеприпасов, горючего и продовольствия – эти двадцать дивизий, почти триста тысяч вооруженных людей, перестали существовать. В других условиях они могли бы совершить многое.