Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку

Полсотни солдат – против троих, пятнадцать пулеметов – против одного. В любых других условиях тут бы и говорить не о чем было. Развернулись бы веером и прямо с колясок изрубили струями пуль жестяную броню, закидали гранатами, не дали бы никому выскочить.

Подвел сбой по фазе. Если бы немцы первыми оказались на гребне – тогда все! Впрочем, и это еще неизвестно. Скорость реакции тоже кое-что значит. Старшина Швец пять лет служил в кавалерии, воевал с басмачами, бывал в сабельных рубках, умел на полном аллюре поднимать зубами фуражку с земли, без промаха бил в цель с седла из карабина и нагана. Так что и при прочих равных молодые подвыпившие немцы могли не успеть. А дальше уже понятно. Кинжальный пулеметный огонь с предельно короткой дистанции, практически в упор, способен вырубить толпу и побольше этой. И растерянность, конечно, и паника – все, спрессованное в секунды. И принимать осмысленные решения уже некому.

Меньше чем за минуту старшина расстрелял два двойных диска, и вдруг стрелять стало не в кого. Много мятого железа и тела, лежащие по одному и грудами, как кого застигли пули.

Сдернутый с места грохотом пулеметов, Воронцов вывалился через правую дверцу наружу, дернул затвор автомата. На другую сторону выскочил лейтенант с револьвером.

– Вроде все, товарищ дивкомиссар… – крикнул из башни старшина, поводя стволом.

Воронцов тоже не видел никакого шевеления. Кто убит – убит, а живые если и есть, то затаились.

Для Дмитрия все произошло слишком внезапно. Вот тебе и неторопливая война! Мотоцикл исправный, пулемет, пару автоматов, патроны…

А сам сел за руль и начал разворачивать броневик. «На сей раз повезло, вывернулись, – думал он. – Спасибо старшине. Но теперь бы дал бог ноги унести, потому что, если это разведка, за ней следует серьезная часть. Но на карте-то моей ничего в этом районе не обозначено. Что получается? Мои здесь действия уже настолько меняют реальность? Тогда через сутки-двое карты вообще можно выбрасывать, потому что все пойдет совсем по-другому? Вот и парадокс: знание прошлого ничего не дает тому, кто в нем оказался, поскольку для него оно становится неопределенным будущим. Неужели форзейли этого не заметили? Или как?..»

Вдали бахнуло несколько выстрелов. Воронцов вышел из броневика. Швец махнул ему рукой: все, мол, в порядке. Потом они с лейтенантом выкатили на дорогу мотоцикл, стали что-то грузить в коляску.

Минут через пять старшина подошел, и не просто так, а с двумя автоматами на плече, в левой руке он, как рыбу на кукане, нес десяток магазинов в узких кожаных пеналах, а в правой – гроздь обтянутых сукном продолговатых не по-нашему фляжек.

Свалил все добытое добро внутрь броневика, перевел дух.

– Живых нет, товарищ дивкомиссар. Там один лейтенант у них был, остальные рядовые и унтера.

– А в кого стрелял?

– То так, из жалости. Пользы с них не было… Я там мотоцикл подготовил, загрузил кой-чего. И еще пошукаю…

Воронцов понял, что если дать ему волю, то по своей старшинской натуре Швец нагрузит броневик так, что рессоры не выдержат. И по-своему он прав. Но не в данном случае.

– Хватит. Ты что, лавку открывать собрался?

– Та товарищ комиссар, жалко же… Добра столько, а шо оно дальше будет?

– Сказал – хватит. Давай лучше с лейтенантом вперед проскочите… У немцев карта была?

– Была, да пустая…

Действительно, убедился Воронцов, типичная лейтенантская карта. Кое-как обозначена ближайшая задача и предположительно – линия боевого соприкосновения с советскими войсками.

– В общем, проскочите на пару километров, посмотрите. И сразу назад. Объезд искать будем. Не зря же они тут катались…

Воронцов едва успел перекусить, как из-за поворота, нарастая и отдаваясь гулом в органных стволах сосен, донесся гул терзаемого на неподходящей передаче мотора. «Цунаи» выскочил на закругление дороги, как глиссер, с веером песка из-под заднего колеса. Старшина почти лежал грудью на руле, выкручивая манжетку газа, а лейтенант, выставив ногу вперед, собирался выпрыгивать из коляски.

– Товарищ комиссар, немцы! Близко, метров пятьсот! Транспортеры и танки. Много…

– Давай вперед, не останавливайся! – махнул рукой Воронцов. Включил вторую скорость, резко взял с места. «Как у «жигуля» приемистость, – отметил Воронцов, – и песок нипочем. А старшина чего так виляет, никак с рулем не справится?»

Разогнавшись, броневик резко полез на очередной пологий подъем. Через открытую дверцу Дмитрий то и дело поглядывал назад. Из-за поворота, где они только что были, появился низкий, скошенный и пятнистый лобовик полугусеничного «Бюссинга». «Это ерунда, – подумал Воронцов, – от этого уйдем, у него парадный ход тридцать километров…»

С угловатого железного корыта прогремела первая очередь.

Возможно, все дальнейшие события развернулись бы совсем иначе, если б местность имела здесь другой рельеф. Но дорога протянулась впереди совершенно прямой линией, сжатая с обеих сторон лесом, и, наверное, очень хорошо смотрелась через оптику прицелов. И сама дорога, и все, что на ней было.

Первый снаряд из танковой пушки ударил далеко впереди, но ведь то был первый. Наводчику не нужно даже менять установку. Достаточно неподвижного заградогня.

Так и получилось. Мотоцикл старшины буквально влетел в следующий взрыв. Его швырнуло в сторону, поволокло боком, однако осколки никого не задели. Швец сумел выровнять руль, еще прибавил газу и, высмотрев справа какой-то просвет, на полной скорости проломился через кусты и скрылся за деревьями.

Им с лейтенантом еще раз повезло, и Воронцов от души пожелал, чтоб везло и дальше.

Наверное, они добрались потом до своих, но знать это Воронцов уже не мог.

А сам он по-прежнему оставался на бесконечной и отвратительной прямой дороге. Позади появился второй танк, теперь они били по броневику из двух стволов и все-таки никак не могли попасть. Или Воронцова хранила всегда благосклонная к нему фортуна, или Наташа с форзейлями вовремя отклоняли траектории снарядов. Скорее всего – без мистики – и калибр танковых пушек был маловат, тридцать семь миллиметров, и требовалось обязательно прямое попадание, и наводчики у немцев не слишком умели стрелять по малоразмерной движущейся цели.

Однако разрывы ложились рядом, по броне гремели осколки и камни, и Воронцов, вдавив педаль акселератора до пола, бросал броневик от одной обочины к другой, каждую секунду ожидая последней, смертельной вспышки перед глазами или сокрушительного удара сзади, которого и почувствовать не успеет.

Ошибкой немцев было еще и то, что стреляли беглым огнем оба танка сразу, наводчики путали разрывы и не могли корректировать установки прицелов. Из одного ствола они бы попали быстрее.