Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку

Вниз по течению реки, размеренно потрескивая дизелем, спускалась длинная самоходная баржа, груженная не то углем, не то щебнем, сверху было не разобрать.

– Чего ты опять придумал? – недовольно спросил Левашов, когда фигура Новикова исчезла во мраке за крайними опорами моста. – Переночевали бы у Андрея, а теперь куда среди ночи? – Воронцов, не отвечая, ждал, когда баржа втянется под пролет, у перил которого они стояли. Дождался и, разжав кулаки, бросил вниз маячок, на который записал те характеристики Новикова, по которым его могли бы обнаружить пришельцы. Теперь сам Новиков стал для них как бы невидимкой, а его имитация уплывала вместе с тысячей тонн щебня, среди которого желающие могли его теперь искать. Несколько раньше подобную же операцию Дмитрий проделал с имитаторами Ирины и Берестина, это действительно позволит выиграть сколько-нибудь времени.

Он повернулся к Левашову и сказал как можно небрежнее:

– Мы же договорились – я поступаю, как нахожу нужным. Сейчас, мне кажется, у Берестина будет удобнее… Пойдем на метро, а то скоро закроют.

Метров сто оба прошли молча, потом Левашов, очевидно, решив, что не стоит без нужды спорить или добиваться от Дмитрия объяснений, которых тот давать не намерен, спросил:

– Ну и как наши ребята?

– А что, нормальные ребята. Ты, кстати, ничего сегодня не заметил?

– В каком смысле? Как ты на Ирину смотрел? Это заметил. Только не советую. Тут и без тебя такой треугольник…

– Опять ты о бабах. Нет, тобою надо заняться, и я этим займусь. Но сейчас-то я как раз совсем другое имел в виду. Какие мы все очень разные. Берестин и Новиков вообще антиподы, Сашка тоже по своим параметрам ни на кого не похож.

– Мелко берешь, технарь. Поверху. Ты вдумайся: что нас всех четверых вместе свело, отчего после Новикова Ирина наша не кого-нибудь, а именно Берестина из четырех миллионов московских мужиков выискала, зачем еще и я в эту историю влетел и почему нам друг другу ничего почти объяснять не приходится, сразу все ухватываем?.. Попробуй на все эти вопросы сразу ответить. Или, чтоб тебе легче было, – вот технический намек: если пистолет разобрать, а потом с любым количеством посторонних железок перемешать, все равно, кроме того же пистолета, ничего осмысленного собрать не удастся…

– Идею понял, только при чем тут сходство? Детали-то все равно все разные. И ствол на затвор никак не похож…

– К словам цепляешься. Я, кстати, не «сходство» сказал, а подобие. Конгруэнтность, если угодно. И мы, возможно, элементы некоей социальной конструкции, которая, как и пистолет, стреляет только в сборе.

– У Андрея своя теория на эту тему есть. Он говорит – «люди одной серии».

– Тоже неплохо, что еще раз подтверждает мою мысль. Оттого и жизнь у всех у нас, без всякой посторонней помощи, сложилась почти одинаково. Смотри – одних практически лет, все – холостые…

– Сашка женатый, – вставил Олег, увлекаясь рассуждениями Воронцова.

– Не влияет. Если и женат, то неудачно. Нормальные женатые мужики с холостыми друзьями быстро контакты теряют… Дальше слушай. Все холостые, все по нормальным меркам – неудачники (но сами про себя мы так не считаем, ибо неудачники мы только в той системе координат, которую не приемлем в принципе). Насколько я понял, разногласий по проблеме отношения к пришельцам и к Ирине у вас не было? Все совершалось при полном единомыслии сторон?

– Так, – кивнул Левашов.

– Чего же тебе еще? И мое предложение прошло с ходу, практически без возражений, а я с твоими друзьями вижусь и говорю впервые в жизни. Да и вот еще… – Воронцов чуть было с разгону не сказал, что и его история с Антоном поразительно совпадает по схеме и даже по деталям с приключениями Берестина. Только там обошлось без войны. Но вовремя остановился. Рано еще Олегу об этом сообщать. И махнул рукой: – Впрочем, хватит и этих примеров. Вывод ясен. Не знаю, почему так получается, но чувствуется тут своеобразная предопределенность. Законы природы, может быть…

Мимо неторопливо прокатилась машина с зеленым огоньком, и Левашов перебил Дмитрия:

– Во, мотор – хватаем!

Воронцов придержал его за локоть.

– Пусть едет. Вон уже и метро.

– Чего ради, на такси пять минут – и дома…

– Было б куда спешить.

– Слушай, что ты раскомандовался? То не так, это не так. Объяснил бы хоть…

– Тынянова читал? Есть у него момент. Павлу Первому докладывают: «Поручик Синюхаев, умерший от горячки, оказался живым и подал прошение о восстановлении в списках», на что Павел накладывает резолюцию: «Отказать по той же причине»… Усек?

Они вошли в пустой, неярко освещенный вестибюль станции, и, когда опускали пятаки в прорези турникетов, пожилая дежурная крикнула им из своей кабинки:

– Поспешите, ребята, скоро переходы закроем…

В вагоне Воронцов, отвыкший от Москвы, так долго смотрел на схему, что Левашов не выдержал:

– Чего тут думать, до «Краснопресненской», пересадка, и на «Пушкинской» выйдем…

– Не, по-другому поедем. Сначала сюда, у меня машина на улице брошена. Заберем и своим ходом на базу…

Воронцов сел на узкий диванчик в углу вагона, снизу вверх посмотрел на Олега:

– А ты чего стоишь? Минут десять еще ехать.

– Я в метро отвык сидя ездить. Рефлекс выработался, – ответил Левашов, но тем не менее опустился рядом, вытянул ноги, помолчал и вдруг спросил: – Слушай, Дим, тебе что, действительно совсем не страшно?

– Да в общем не по себе…

– Хожу по улицам и озираюсь, как беглый каторжник. А то представляется, что я – вообще не я, персонаж из фильма ужасов. Видел я недавно один… – Левашов передернул плечами.

– Страх есть благодетельное чувство, предостерегающее от многих опрометчивых поступков. Ладно, бог даст, прорвемся. Плохо, что мы не знаем пределов их могущества…

– Я думаю, что уже знаем. То, что уже случилось, – и есть предел. Иначе бы они нас давно прищемили.

– Хорошо бы… – с сомнением сказал Воронцов и встал. Поезд начал замедлять ход.

Только они двое вышли на перрон, и огромный безлюдный зал выглядел непривычно, даже пугающе, друзья поднялись по лестнице, свернули в плавно изгибающийся тоннель.

И остановились оба сразу, словно уперлись в невидимый барьер.

В самом изгибе тоннеля, поперек перехода, стояли два милиционера в полном снаряжении, при оружии и рациях, капитан и старший сержант, и вид у них официальный и неприступный донельзя. Пойти мимо них просто так, как ни в чем не бывало, казалось совершенно невозможным. Секунда-две, пока капитан не нарушил свое особое, многозначительное молчание, показались Левашову очень длинными.

– Вы задержаны, – сказал капитан ровным голосом. – Вам придется пройти с нами.