Василий Звягинцев - Андреевское братство

Только тут я спохватился, что и со мной не все в порядке. Нога. Я думал, просто ушиб или контузия, но боль не утихала, становилась даже сильнее. Под коленом неприятно пекло и дергало.

Посветил фонариком и увидел, что штанина потемнела от крови. Осколок гранаты или просто кусок металла от днища машины распорол голень вместе с толстой кожаной крагой, хорошо еще, что ни крупные сосуды, ни сустав не задело. Однако крови вытекло порядочно.

А у нас нет даже перевязочных средств. Усадив Людмилу под стеной, рядом с водосточным желобом, я вернулся к машине. Там, где и сказал Герасим, я нашел автомат, все тот же «АКСУ», подсумок с четырьмя полными магазинами. В перчаточном ящике три ручные гранаты. Хотя они и были со вставленными запалами, но при попадании ракеты в машину не сдетонировали. Тогда бы нам точно был полный абзац.

Сколько я ни рылся в обломках, ни аптечки первой помощи, ни даже перевязочного пакета не обнаружил. Как-то все, и я в том числе, выпустили из виду, что может сложиться и такая вот ситуация.

Я оборвал с окон каретки шелковые шторы и тут же, на месте, замотал, как мог, свою рану. Поверх тряпок и штанины перетянул ногу ремнем от подсумка. Магазины и гранаты рассовал по карманам, автомат забросил за спину.

Теперь за себя можно не опасаться как минимум до полудня. Даже если начнется заражение, к этому времени моя судьба как-нибудь да определится.

С Людмилой хуже. Перевязать я ее сумею, но что толку? Если бы хоть рана была сквозная. А так… Я не хирург, и не могу судить о реальной тяжести ее состояния. В самом оптимистическом варианте осколок мог застрять между ребрами, а кровотечение изо рта – просто следствие контузии…

И надо еще решить, куда мы все же пойдем? В ее «Мотылек» или… Примерно такое же расстояние отделяет нас от Столешникова переулка, где размещается главная база «Братства». Я был там всего один раз, но знаю, что, если суметь добраться туда, все проблемы будут решены автоматически.

Браслет! С его помощью и я, и Людмила будем здоровы сегодня же. Вот только как ее туда дотащить?

Женщина сидела тихо, стараясь почти не дышать. Мне показалось, что она теряет сознание.

– Как себя чувствуешь? Тебе плохо?

– Нет, ничего. Терпимо. Только при глубоком вдохе больно очень…

– Подожди, сейчас пойдем. Глотни для бодрости. – Я протянул ей фляжку, где оставалось еще граммов триста коньяка. – Только немного, глоток-два…

Если бы обстановка вокруг была нормальная, я бы смог донести ее до места на руках, не слишком она тяжелая, а сейчас…

Как раз там, куда нам нужно попасть, стрельба разгоралась с новой силой. Можно представить, что верные Троцкому войска, завершив первый, оборонительный этап, перешли наконец к активным действиям. И расширяют зону своего контроля как раз в том направлении, где нас ждет спасение. Если бы я был один, я все равно пробрался бы или прорвался, смотря по обстановке, невзирая даже и на раненую ногу, а с Людмилой…

Мысль оставить ее здесь и выбираться в одиночку пришла мне в голову вроде бы неожиданно, однако я знал, что она уже давно ворочалась в подсознании, вызревала исподволь, и только когда окончательно оформилась, выбралась наружу. А что – вполне разумная и логичная мысль. Кто она мне? Никто. В лучшем случае – женщина, с которой невзначай, по пьяному делу провел ночь. А не в лучшем – она мой враг, предавшая не только меня лично, но и «Братство», на которое работала, высказывавшая недвусмысленное желание при первой же возможности убить меня собственными руками. И это же благодаря ей, в конечном итоге, я оказался в теперешнем невеселом положении.

Встать сейчас тихонечко, бочком, бочком, за угол – и… Она сразу не поймет, в чем дело, а когда сообразит, я уже и голоса ее не услышу. Самое неприятное и трудное – суметь не обернуться, когда тебя позовет слабый, задыхающийся голос. Дальше – проще. Убедить себя, что война есть война, будет не слишком сложно…

Я же определил, что в этом «хождении за три мира» главная задача – выжить самому. Остальное – как получится.

Я протянул Людмиле руку:

– Встать можешь?

– Могу. – Она, придерживаясь рукой за водосточную трубу, поднялась, медленно и осторожно, словно боясь что-то там внутри себя расплескать. – И идти смогу, если не очень быстро… – голос у нее был тихий, но ровный. – Вот как неудачно вышло, – она слабо улыбнулась. – Хочется думать – это не смертельно?

– Если не наповал, то, как правило, не смертельно. Пойдем потихоньку. Держись за мой ремень, а я тебя вот так придерживать буду. Ну, потихоньку…

Она обернулась.

– А там что?

За спиной у нас было тихо.

– Там все. Не по зубам вы себе цель выбрали. Кто бежал – бежал, кто убит – убит. Завтра из газет узнаем, что тут на самом деле случилось.

– Извозчика бы встретить, – прошептала Людмила, – он бы нас вмиг домчал. Так хочется оказаться в тихом, надежном месте, лечь, вытянуть ноги…

– Скоро ляжешь, – успокоил я ее.

Людмилу нельзя бросать еще и потому, что она теперь, наверное, единственная, кто знает подробности происшедшего. Ее нельзя потерять, думал я и в то же время видел, что никуда мы с ней не дойдем. Она слабела на глазах, ноги у нее начали заплетаться. А мы прошли едва один не слишком длинный квартал. Второго она не осилит, теперь это очевидно. Людмила закашлялась и стала обвисать у меня на руке.

– Сейчас, сейчас, это пройдет, – булькающим голосом прошептала она. Я на секунду включил фонарик и увидел, что крови на ее губах стало больше. Но все же не струей льется. Может, все действительно не так плохо?

– Подожди, присядь, я сейчас…

Мы стояли рядом с небольшим, но аккуратным особнячком, смотрящим в переулок тремя окнами. По местному обычаю на ночь они были закрыты деревянными ставнями.

Рядом с резной дверью под железным козырьком – глухие ворота и калитка с массивным кольцом вместо дверной ручки. Я потрогал ее, и калитка легко открылась. Мощенная кирпичом дорожка вела в глубь двора. Дом вытянут в длину, вдоль стены – открытая веранда. В самом ее конце – наклонная лесенка, еще одна дверь и окно, за стеклами которого подрагивает слабый желтоватый свет.

Стараясь ступать бесшумно, я вернулся за Людмилой.

Я подвел Людмилу к двери и сделал шаг в сторону, прижавшись спиной к теплой, обшитой досками стене.

Она постучала в окно. Несколько долгих секунд в доме было тихо, потом из-за двери раздался спокойный мужской голос:

– Кто там?

Ей не пришлось играть, и говорила она совершенно искренне, и голос звучал так, как надо:

– Откройте, пожалуйста, я ранена, я истекаю кровью… Помогите, ради бога…

Еще одна пауза, не слишком долгая, но Людмиле она должна была показаться бесконечной. Брякнул засов или массивный железный крюк. Дверь открылась.