Мария Дахвана Хэдли - Магония

Вот если бы я годами почти что бессознательно фантазировала о том, как мы целуемся, тогда было бы обидно.

Мне хочется сорваться на Илай, хотя она ни в чем не виновата.

– Там на улице такая паршивая погода, – говорит она, после чего окидывает нас оценивающим взглядом. – Да и здесь внутри тоже. Я попала под дождь. Вы видели молнию?

Она стряхивает с плеча капельку дождя, всего одну. Не удивлюсь, если моя сестра обладает тайным умением ходить между дождинками. Я, наоборот, даже в туманное утро промокаю до нитки.

– Илай, – говорю я. – Не могла бы ты…

Она, должно быть, научилась еще и читать мои мысли, потому что мгновенно занимает оборонительную позицию.

– Это и мой дом тоже, – отвечает она. – Ты не имеешь права выгонять меня из кухни.

– Я тебя не выгоняю, – говорю я, содрогаясь при мысли, что она может как-то прокомментировать то событие, которому только что воспрепятствовала.

– А собиралась, – говорит она, садясь за стол. Ну и чутье у нее. – Но я никуда не уйду, не дождешься. Я есть хочу.

Покашливая, я ухожу к себе комнату, где стоит лютый холод, а они остаются в кухне есть эклеры.

До процедуры осталось одиннадцать часов, не то чтобы я считала. У меня нет никакой необходимости считать часы, ведь я вовсе не собираюсь завтра умирать.

Я достаю листок бумаги, подарок Джейсона, и принимаюсь его разглядывать. Он поступил нечестно: теперь мне еще сильнее хочется жить. Я { } тебя больше, чем [[[{{{ }}}]]].

Я одновременно и улыбаюсь, и плачу.

И тут сильный порыв ветра распахивает окно. В смущении я прячу записку в карман.

Должно быть, мама опять пыталась убраться у меня в комнате и забыла его запереть.

Я выглядываю в окно. Как это ни парадоксально, на улице снегопад, хотя сейчас лишь ноябрь и только что шел дождь. Лужайка на заднем дворе уже покрылась тонким слоем снега, а небо потемнело и отливает тусклым блеском. Создается впечатление, что снег – это поверхность Луны, что мы одновременно находимся и здесь, и в открытом космосе. В действительности так оно и есть: ни к чему не привязанные, мы кружим в темноте, как Марс и Венера, как звезды.

Нет, я не буду плакать.

Со стороны окна раздается скрип.

Я размышляю о космическом мусоре. Может быть, каждую планету в нашей Солнечной системе выбросили чьи-то гигантские руки. Каждая звезда – это скомканный лист бумаги, подожженное любовное письмо, тлеющий сигаретный пепел.

Среди торчащих из-под снега травинок по двору пугливо прыгает красногрудый дрозд. Он склоняет голову набок и обращает ко мне взгляд.

Я заставляю себя отвернуться и принимаюсь рыться в шкафу, выбирая, какие вещи возьму с собой в больницу. Из кухни доносятся голоса Джейсона и Илай. Он что-то плетет про град, который оказался дождем из лягушек, замерзших в кусочках льда. Он обожает такие истории.

Где-то вблизи раздается щебетание. Повернувшись, чтобы закрыть окно, я вижу, что всю лужайку облепили птицы. Дрозды, и вороны, и сойки, и чайки, и синицы, и ласточки – всего их штук пятьдесят.

А на подоконнике у меня сидит маленькая ярко-желтая птица с черным клювом. Ее расправленные крылья похожи на мантию из лепестков бархатцев.

Это она щебечет.

Она здесь , говорит птица. Она готова .

Нет, этого не может быть. Это же птица, она не умеет разговаривать. В этот момент она открывает клюв, и оттуда раздается долгий, пронзительный звук. Остальные птицы замирают, как будто чего-то ждут. Я пытаюсь согнать ее с подоконника, но, как только я собираюсь опустить створку окна, все птицы одним движением вскидывают головы и устремляют на меня взгляд.

Они не просто смотрят в мою сторону – на заснеженной лужайке сидит целая туча птиц, причем многие из них не должны сейчас находиться в наших краях, и все они наблюдают за мной и чего-то ждут. На лужайку опускается ястреб, потом сова. Остальные птицы не обращают на них ни малейшего внимания.

И это какое-то безумие, безумие вроде дождя из лягушек, только тут дождь не из лягушек, а из птиц, и меня всю трясет от холода, а еще от чего-то другого. Маленькая птица, сидящая на подоконнике, никуда не улетает. Она просто глядит на меня.

– Кыш! – кричу я, кашляя и дрожа, но птицы не двигаются с места. И вдруг они начинают петь.

Говорить.

Хором.

Аза Рэй.

Я чувствую странное постукивание в груди, которое тут же сменяет новое, незнакомое ощущение, как будто у меня в легких появилась огромная дыра. Маленькая желтая птица заглядывает мне в глаза. Я закашливаюсь.

И вдруг птица залетает мне в рот.

Я чувствую ее крохотные твердые косточки, когтями она корябает мне зубы. Я силюсь закричать, но весь рот забит перьями. Она проталкивается все глубже, расправляя крылья сначала у меня во рту, потом в горле, и мне нечем дышать, и в следующий момент она уже залезает в трахею, и спустя еще несколько секунд изнутри моей грудной клетки раздается голос .

Получилось , поет желтая птица. Я ощущаю, как она двигается у меня в левом легком. Получилось. Я внутри. Все готово .

Я издаю вопль. Там, внутри, она свистит и бьет крыльями, а в голове у меня только одна мысль: перо-перо-перо.

Мне в легкое залетела птица? МНЕ В ЛЕГКОЕ ЗАЛЕТЕЛА ПТИЦА? Я задыхаюсь.

Я смотрю в окно. В облаках виднеется…

О боже… над верхушками деревьев показываются паруса и снасти, на верхней палубе различимы темные силуэты. Я вся в слезах и прижимаю руки к груди и не знаю не знаю не знаю что делать.

Готовыготовыготовывперед , свистит птица у меня в груди, и все остальные птицы смотрят на меня так, будто я понимаю, что сейчас происходит. Вот и все вот и смерть вот каково это умирать и почему ни в одной книжке про смерть не сказано что в последний путь тебя будет провожать стая птиц? А где же белый свет? Где же мир и покой? Где же Глас Господа и ангелы?

Из облаков, извиваясь, спускается спускается спускается трос – может быть, это сон? Он раскачивается прямо у меня за окном, и здесь не осталось воздуха, и нигде не осталось воздуха.

Готовыготовыготовы , доносится из моей грудной клетки. Небо наполнено градом, и снегом, и ветром, и таинственным свечением. Птицы взлетают с лужайки и хватаются когтями за трос. У меня голова идет кругом. Я задыхаюсь.

Когда я прихожу в себя, перед глазами мелькают красно-бело-синие огни. Я в машине «Скорой помощи», под спасательным одеялом, а рядом со мной папа, Джейсон и Илай. За окном сильный снегопад.

Я пытаюсь сесть, но обнаруживаю, что пристегнута к каталке. На лице у меня маска. Мне хочется сорвать ее, хочется кашлять, хочется говорить.

– У тебя случился приступ, – объясняет фельдшер, медленно и отчетливо произнося каждое слово, будто разговаривает с кем-то, кто ничего не смыслит в происходящем. Я профессиональный пациент, пусть даже я не знаю, как здесь очутилась, как ее зовут, куда меня везет «Скорая» и почему.