Александр Дурасов - Чужой для всех. Книга 3.

Киселев побледнел, отскочил в сторону. Под тяжестью рухнувшего тела, дверь раскрылась. В застывших руках американского сержанта находился автомат.

— Следи за пленными, я сам! — выкрикнул разведчик яростно. Два прыжка — он возле сержанта. — Гадёныш! — пнул американца ногой. — Мог бы жить. Теперь передавай привет прабабушке из Калифорнии. — Оглушительный контрольный выстрел.

— Ты понял, Медведь? Ты понял? — резкие жесты пистолетом в сторону лежащих американцев. — От них можно все ожидать. Пиндосы. Бдительность наивысшая. Бегом проверь весь этот гадюшник! — Офицер нервно заходил по комнате, сурово поглядывая на пленных американцев.

— Все чисто, Константин! — доложил молодой смершевец через несколько минут. Дыхание глубокое. На лбу бисеринки пота от напряжения. — А где, Сирень? — слетел неожиданно вопрос с губ офицера.

— Не волнуйся. Сейчас подойдет. Уточняет у начальника караула расположение постов. Мы крутанемся по постам. Надо снять часовых с вышек. Американец будет с нами. Справишься?

— Справлюсь, — ответил Медведь и грозно посмотрел на десяток распластанных на полу американских солдат…

— Отлично! — Киселев мельком взглянул на настенные часы, чудом уцелевшие от пулеметной очереди. — На рассвете начнется операция, — довольно произнес он. — Американцам будет не до нас. Но расслабляться запрещаю. Все, Медведь, бывай. Мы скоро приедем, — офицер хлопнул Михаила по плечу. Круто развернулся и пошел на выход. В последний момент что-то вспомнив, стремительно направился в комнату начальника караула. Комната оказалась не по военному просторной и уютной, что удивило офицера. Помимо большого рабочего стола и шкафа с документацией и служебной литературой, часть помещения занимали кожаный диван и два кресла. — Неплохо устроились, буржуи, — присвистнул он. Особенно бросились в глаза новенькие: коротковолновая радиостанция, включенная на прием, два телефонных аппарата, один с вертушкой, другой полевой в желтом футляре. Оборудование располагалось на стойке-столе. Ниже на полке стоял патефон, с комплектом грампластинок в бумажных футлярах. Глаза Киселева расширились от технических новинок. Рука невольно потянулась к пластинкам. Но подсвеченный макет военного объекта гарнизона, размещенного по центру на тяжелом столе, с указанием постов, маршрутами движения часовых, магнитом потянул к себе. Он впился в игрушечный городок, засекая в памяти схему постов. Лицо стало пунцовым, глаза заслезились от пристального внимания. — Все, пора, — ворвалась мысль после десятка секунд напряженной работы, — что не запомнил, американец подскажет.

Противно заверещал зуммер. Майор дернулся. Словно когтистая лапа ворона цапнула по сердцу. Замигала контрольная лампа на табло. Кто-то требовал открытия входной двери. Киселев шумно двинулся на выход. — Это Сирень, — бросил он Михаилу, небрежно переступив через убитого американца. — Смотрите в оба!…

— А вот и я, — тихо, произнесла девушка, опустив тяжелую рацию на пол, дотронулась до плеча Михаила.

Разведчик обернулся, чуть подался назад. Глаза ярко вспыхнули, потеплели. Невольно коснулся рукой до измазанного, милого лица, восхитился в который раз тонкими линиями бровей, небесным цветом глаз. Форма лейтенанта ВВС шла Инге. Подобранная по размеру, делала ее не менее женственной, но подчеркивала независимый, воинственный характер, прямо — вызов мужчинам.

— Устала? — обронил сочувственно разведчик…

— Не то слово, Миша. На сердце беспокойно. В голове все перепуталось. С кем воюем, против кого воюем? Фашисты убили маму и брата, а мы сейчас им помогаем. Не понимаю…

— Позже поймем, — деловито буркнул Михаил, — так надо, — отвел взгляд.

Инга прислонилась спиной к прохладной стенке. В глазах непомерная усталость и растерянность, безразличие к лежащим американцам.

Караульные, услышав женский говор, робко зашевелились, но подняться боялись. Два трупа товарищей, лежащих вблизи, наводили ужас. Никто не желал оказаться на их месте.

— Не кисни, скоро отдохнем, — уверенно добавил Михаил, справившись с внутренними чувствами. — Сейчас помогай. Все делай быстро, что тебе скажу.

— Что нужно делать? — Инга выпрямилась.

— Подними автомат, что лежит возле сержанта. Не трясись, он мертвый. Да и эти, — Миша указал головой на пленных, — не двинуться без моей команды. Трусы еще те, если дашь по зубам.

Девушка молча выполнила команду разведчика. Лязгнул затвор. — Я готова.

— Молодец! Слева по проходу есть комната для чистки оружия. Открой ее и вызывай американцев по одному, чтобы они туда заходили. Убитых пусть тоже заносят. Поясные ремни, магазины с патронами оставляют на полу. Объясни, будут вести тихо — останутся живыми. При малейшем шараханье — стреляй. Ты это делаешь неплохо. Только стань дальше от двери. Я здесь, рядом. Задачу поняла?

— Поняла, — ответила смело Инга. Сосредоточившись, хмуро заговорила на английском языке.

Вид грозных, ощетинившихся немецких диверсантов, подавил волю американцев. Солдаты безропотно, по одному, прижимаясь к стене, забегали в карцер. Последний солдат принес ведро для параши. Через пять минут пленные тихо, как мыши под веником, сидели в тесной комнате. Караульное помещение было полностью в руках советских разведчиков.

Миша проверил тяжелый запор двери. Повесил замок. — Теперь можно расслабиться, — подумал он. Сбросил зимнюю куртку, помещение было хорошо натоплено, прошелся на кухню. Там стояли термоса с едой.

— Сирень, иди сюда! — крикнул довольный разведчик. — Я нашел еду! Позавтракаем.

Инга послушно заглянула на кухню. Миша шагнул навстречу. Видя подавленное состояние, обнял. — Ну что ты раскисла? Из-за этих американцев? Да плюй ты на них. — Девушка не сопротивлялась, молча уткнулась головой в плечо. Миша почувствовал гибкое, податливое тело. Инга дрожала. Нервная дрожь передалась и Михаилу. Защемило в сердце.

— Ну что ты, Инга? Не разводи мокротень? Успокойся, — как можно нежнее пробасил, Миша. — Сейчас попьем чайку, наши скоро приедут. К вечеру помощь подойдет.

Сильная, мозолистая ладонь мягко скользила по спине, поглаживая и успокаивая радистку. Девушка всхлипнула.

— Мне страшно, Мишенька, — зашептала Инга сквозь слезы. — Этот ненасытный Ольбрихт, Варшава, Берлин, прыжки, кровь, погони…. Я устала от всего этого кошмара, Мишенька. Я устала быть сильной, железной комсомолкой. У меня нет сил больше держаться. Я выдохлась. Я на пределе своих возможностей. Мне плохо… — Слезинки медленно стекали по бледному, исхудавшему лицу, оставляя грязноватые следы. Глаза набухли, из небесно-голубых стали превращаться в мутно-серые. Янтарные пряди выбились из-под пилотки. Облик воинствующей амазонки стирался до уровня жалкой школьницы-десятиклассницы, провалившей вступительные экзамены.