Майлз Кэмерон - Красный рыцарь

Маленький народец. Ранальд понял, что был мертв или настолько близок к смерти, что это уже не имело никакого значения. И кто–то по имени Питер согласился на их обычное предложение — часть своей души за жизнь друга.

В свете луны вокруг него стали собираться пришедшие из–за Стены. Всего лишь на секунду он задумался, а не получится ли у него улизнуть, но они все смотрели на него. Вся сотня.

Проклиная судьбу, он заставил себя подняться.

Старуха с косой стояла у него за спиной, и через несколько секунд он снова будет принадлежать ей. Ранальд сплюнул.

«Ребекка, я старался. Люблю тебя», — подумал он. Горец поднял топор, который мастер Пиэл сделал специально для него — теперь он был испытан в бою, — и опустил на плечо.

У подножия маленького холмика, где он провел последние минуты жизни, Ранальд увидел проблески лунного света, и одна из темных фигур встала на ноги, окруженная четырьмя представителями маленького народца, словно неземными телохранителями.

Мужчина был выкрашен в черный цвет. Ранальд помнил его. Он поднялся на холмик, и горец ждал его, крепко сжимая рукоять топора.

— Иди, — произнес чернокожий воин.

Ранальду пришлось прокрутить слово в голове еще раз. Он никак не ожидал услышать готский язык и то, что ему велят уходить.

— Мы — народ сэссагов, — продолжил человек. — То, что возвращают феи, мы не трогаем. — В темноте его глаза сверкали. — Я, Ота Кван из сэссагов, предлагаю тебе руку мира. Я умер, и ты умер. Давай просто уйдем отсюда и будем жить.

Ранальд был храбрым человеком, ветераном пятидесяти сражений, и все же облегчение охватило его, и еще никогда он не чувствовал, что есть столько всего, ради чего стоит жить.

Он посмотрел на тело кузена.

— А можно мне заключить сделку с феями за него?

Они глумливо рассмеялись.

«Двоих! Мы отдали двоих! И пировать будем долго!»

«Так сладко и восхитительно!»

Ранальд знал истории о маленьком народце, поэтому поклонился.

— Спасибо вам.

«Благодари Питера!»

«Хи–хи–хи».

И они исчезли.

Ранальд наклонился и вынул из холодной мертвой руки Лаклана огромный меч. Затем отстегнул от массивного золотого пояса ножны, оставив сам пояс в качестве трофея дикарям.

— Для его сына, — сказал Ранальд чернокожему мужчине, который лишь пожал плечами. — Я бы хотел увидеть этого Питера.

Они вместе спустились с холмика, и все сэссаги отступили. Один из воинов, от которого несло рвотными массами, плакал навзрыд. Ранальд поднял мужчину на ноги и обнял. Он сам не знал, зачем это сделал.

— Не знаю, зачем ты меня спас, — произнес он, — но спасибо тебе.

— Он спасал меня, — пояснил Ота Кван, в его голосе все еще слышались нотки изумления. — Каким–то образом феи решили вернуть и тебя. — Он чуть подался вперед. — Думаю, ты меня убил.

Ранальд кивнул.

— Думаю, я.

Питер всхлипнул и застыл.

— Мне больно, — пожаловался он. — Мне холодно.

Горец знал, о каком холоде идет речь. Он пожал юноше руку, вскинул на плечо меч мертвого брата и двинулся на восток, через коридор молча расступившихся сэссагов.

В лиге от монастыря капитан позволил себе чуть расслабиться и насладиться одержанной победой. Удалось отбить почти тридцать фургонов — многие, правда, бесполезные, но в одном он заметил доспехи и прекрасные шлемы, в другом оружие, а также вино, масло, парусину…

Но не спасение повозок так радовало его сердце. И даже не пленение раненого рыцаря, хотя он позволил разуму насладиться и этим. Люди — десять профессиональных солдат, три дюжины гильдийцев с луками — почти пятьдесят крепких мужчин. Если он сможет вернуться с ними в крепость, то нанесет жесткий удар по врагу и увеличит собственные силы.

За пол–лиги от Лиссен Карак, когда стало ясно, что крепость не пылает в огне, что на нее не обрушилось черное волшебство, он принялся насвистывать веселый мотивчик.

Подъехала Изюминка.

— Одно слово? — попросила она.

— Все что угодно.

— Тебе всегда нужно в одиночку убивать каждое гребаное чудище? — со злостью спросила она, прямо как Плохиш Том.

Внимательнее присмотревшись, он заметил, что она брызжет слюной от негодования.

— Я бы его завалила, — заявила она. — Мне не нравится, когда перехватывают мои убийства. Если бы это сделал кто–то другой, я бы выпустила ему кишки. Даже Тому.

Некоторое время капитан ехал молча.

— Ничего не могу с этим поделать, — наконец произнес он.

— Да пошел ты.

— Я вовсе не имею в виду то, как это может прозвучать, Изюминка. Но я действительно ничего не могу с этим поделать. Когда они видят меня, то сразу сами бросаются. Так было всегда, сколько я ни сталкивался с Дикими.

У нее скривились не губы, у нее скривилось все лицо.

— Чего? — спросила Изюминка, но ее тон выдал, что она уже замечала нечто подобное.

Он пожал плечами, хотя сильно устал, к тому же на нем был сорокафунтовый хауберк и доспехи, поэтому движение осталось незамеченным.

— А почему?

— Не знаю, — солгал капитан.

Она сощурилась.

Больше ничего говорить он ей не собирался.

— Кто тот рыцарь?

Красный Рыцарь понял, что сыт по горло ее вопросами.

— Спроси у него сама, когда он проснется.

— Он хотел тебя убить, — не унималась женщина. И это было чем–то средним между утверждением и вопросом.

— А разве у тебя самой такого желания никогда не возникало? — вмешался в разговор скакавший за ними Жак.

Звонкий искренний смех Изюминки пронесся над рекой и возвестил об их приближении всему Замку у моста.

Капитан скакал, что–то насвистывая себе под нос. Перед его внутренним взором предстал избитый и разгневанный подросток, говоривший резкие, но правдивые слова мужчине, который не был ему отцом. Потом этот юноша покинул замок и решил умереть. Он попытался через годы дотянуться до этого паренька.

«Какая бы судьба нас ни ждала, — обратился Красный Рыцарь к сломленному подростку, — сегодня мы одержали великую победу, и люди, если хоть кто–то из них останется в живых, будут славить наше имя еще целое столетие».

Конечно же, отчаявшийся и обозленный на жизнь юноша скакал, не останавливаясь. Он загонит до смерти коня, пойдет пешком, попытается убить себя кинжалом, но окажется, что для этого у него кишка тонка. Тогда, задыхаясь от слез, он уснет. А когда проснется, попытается вновь. И снова потерпит неудачу и будет ненавидеть себя за то, кем является, и за собственное малодушие.

Капитан знал все это. Ведь он был там. У него до сих пор осталось два уродливых шрама.

— И жил он долго и счастливо, — с горечью произнес Красный Рыцарь, дотронулся до белого лоскутка, приколотого к плечу, и поскакал в монастырь, продолжая насвистывать веселый мотивчик.