Майлз Кэмерон - Красный рыцарь

«Клеменция [18] Милосердие ( лат. ). , созвездие Рыб, Евстахий», — произнес он во Дворце воспоминаний, и испещренные прожилками руки наставницы задвигались, указывая поочередно то на один, то на другой знак.

Комната пришла в движение.

Окна над знаками зодиака стали бесшумно вращаться, статуи под полосой из бронзы завертелись в противоположном направлении, пока три указанных знака не выстроились в одну линию напротив окованной железом двери. Он улыбнулся Пруденции, пересек комнату с двенадцатью стенами и выложенным плиткой полом и отомкнул запор.

Капитан открыл дверь в заросший зеленью сад — воспоминание о сновидении прекрасного летнего дня. Оно не всегда оставалось таким безмятежным, вот и теперь из раскрытой двери подул ветер. Случалось, ветер и раньше дул, но не настолько сильно, сейчас же это был зеленый вихрь. Усилием воли Красный Рыцарь перенаправил небольшую его часть, преобразовав в шар, затем бросил, подобно горсти листьев, в пеньковый мешок, материализованный воображением, и вложил в протянутую руку Пруденции, оставив на черный день. Непрекращающийся зеленый вихрь взъерошил ему волосы, достиг расположенных сзади в ряд знаков, и…

Красный Рыцарь не спеша отошел от лошадей, уверенный в том, что Майкл будет недоумевать по поводу его исчезновения, как и наблюдатель у окна.

Создаваемые и любимые капитаном иллюзии в большей степени были связаны с воздействием на окружающих, нежели со сверхъестественными силами. Для достижения задуманного он предпочитал использовать способы ослабления физического присутствия — ступать бесшумно, не позволяя даже полам плаща трепетать на ветру.

У дверей дормитория он вновь отправился во Дворец воспоминаний и проскользнул в комнату со сводчатым потолком.

«Еще разок, Пру», — попросил капитан.

Как только мраморная статуя указала на знаки, расположившиеся в ряд над выходом, те снова пришли в движение. Он еще раз открыл дверь, позволив зеленому вихрю подхватить себя, проход за спиной закрылся.

Мужчина вошел в дормиторий. Там в хорошо освещенном благодаря целому ряду высоко расположенных окон помещении сидели монахини — дородные женщины детородного возраста. Большинство занимались шитьем.

Он бесшумно прошел мимо: полы ярко–красного плаща не шелохнулись. Усилием воли он внушал, что в его присутствии здесь нет ничего необычного. Он направился прямиком к лестнице. Никто не повернул головы, за исключением пожилой монахини. Оторвавшись от вышивки и посмотрев в сторону лестничного пролета, она в недоумении приподняла брови, но сразу вернулась к работе. За спиной послышалось перешептывание.

«Выходит, одурачены далеко не все, — подумал капитан. — Интересно, кто эти женщины?»

В саботонах не походишь бесшумно, поэтому он ступал как можно осторожнее, ведь используемая им сила была небезграничной. Ступени винтообразно уходили все выше и выше, длина их укорачивалась, как и повсюду в крепостях, блокируя правую руку и затрудняя возможность маневра нападающему. «Коим, в определенной мере, я и являюсь», — подумал он.

Галерея располагалась непосредственно над залом. Днем даже в пасмурную погоду здесь было светло. У окна три облаченные в небеленое одеяние послушницы наблюдали за воинами во дворе и пересмеивались.

Сила быстро убывала, но он успел уловить присутствие их силы, чему был немало удивлен.

Капитан шагнул в галерею, и тут его саботоны дали о себе знать: послышался отчетливый лязг железа о деревянный пол, словно раскат грома над босоногими девами. Он не стал даже пытаться внушать им, будто его присутствие — дело обыденное, ведь завоевать с ходу их доверие не представлялось возможным.

Девушки обернулись. Две бросились бежать. Третья послушница колебалась, и это стало для нее фатальным. Она замерла, выжидая, что же будет дальше.

Он взял ее за руку.

— Амиция? — проникновенно произнес молодой мужчина и, заглянув ей в глаза, поцеловал. Закованная в доспехи нога протиснулась между ее ног, девушка оказалась в западне. С легкостью он приподнял ее, совладать с ней — все равно что с ребенком бороться, мгновение — и она у него на реках. Прислонился наспинником к выступу крытой галереи и так удерживал. Нежно. Крепко.

Она изогнулась, ловя съезжающий рукав, зацепившийся за гребень налокотника. Неотрывно глядела ему в глаза… широко распахнутыми глазищами. Разжала губы. В этом было нечто, не поддававшееся определению, но не страх или неприятие. Он коснулся языком ее зубов, а его палец скользнул по ее подбородку.

Под его напором девушка приоткрыла рот… Божественно.

Он целовал ее, а может, она целовала его. Время будто остановилось. Послушница обмякла в его объятиях. Жар разгоряченного тела приятной теплой волной накрывал ее, проходя сквозь закаленную сталь наручей и нагрудника.

Наконец с поцелуями было покончено.

— Постриг погодила бы принимать, — произнес он. — Поищи местечко получше.

Он хотел лишь подразнить ее, но голос прозвучал насмешливо. Сам того не ожидал.

Капитан поставил девушку на пол — пусть не воображает, будто он собирается воспользоваться ее беспомощностью. Растерянная, она прямо–таки залилась краской, даже ладошки порозовели. Она опустила глаза, переступила с ноги на ногу, вроде как засмущалась, подобное ему доводилось наблюдать не единожды. Подалась вперед…

И со всего размаху врезала ему кулаком в правое ухо. Этого он точно не ожидал. Красный Рыцарь отшатнулся, ударившись о стену, послышался глухой металлический лязг. Восстановив равновесие, он хотел было кинуться за ней в погоню.

Но та и не думала убегать. Осталась стоять на месте.

— Как ты смеешь осуждать меня? — вызывающе спросила послушница.

Он потер ухо.

— Ты меня неправильно поняла, — произнес капитан. — Я вовсе не думал тебя осуждать. Ты же хотела, чтобы я тебя поцеловал. По глазам видел.

Прежде подобная тактика всегда срабатывала. Но сейчас, понял, не пройдет. А ухо, между тем, болело.

Девушка поджала губы. Пухлые и такие чувственные.

— Все мы — грешные, мессир. Приходится умерщвлять плоть ежедневно. Но это не дает тебе права думать, будто ты можешь обладать кем–то по своему усмотрению.

Она ухмыльнулась уголком рта, скорее даже, то была не ухмылка, а нечто иное…

Повернувшись спиной, послушница удалилась, оставив его одного.

Спускаясь по лестнице, он обдумывал, мог ли кто–нибудь наблюдать за ним. Чтобы заслужить авторитет, требуются месяцы, чтобы его лишиться, хватит и нескольких мгновений. Для того, кто столь же молод, как Красный Рыцарь, утрата авторитета — невосполнимая потеря. Но он надеялся, что пасмурный день и расположение окон галереи скрыли произошедшее.