Михаил Королюк - 3. Спасти СССР. Манифестация

Когда сегодня я вышел в коридор, на ходу дотирая взъерошенные волосы полотенцем, мама повернула ко мне смущенную Мелкую и, удерживая ее за плечи, воскликнула с гордостью:

- Ну, разве не прелесть?

- Прелесть, - кивнул я одобрительно, а потом усмехнулся, - но, мам, ты уж тогда скажи прямо, чего добиваешься. Может, и договоримся?

Мама неодобрительно поджала губы.

- Сегодня папа выписывается, - я, посерьезнев, перекинул полотенце через плечо, - Тома съезжает...

- Не слушай его! - мама крутанула Мелкую к себе лицом и проговорила с напором: - Заходи в любое время, без приглашений, сама. Поняла? И на ночь тоже. Ну... - она коротко прижала девочку к себе, отпустила и перешла на деловой тон: - Все, я побежала на работу. Завтракайте, в школу не опаздывайте. Андрей, - она влезла в поданное мною пальто, обернулась и сверкнула на меня глазами, - чтоб проконтролировал сегодня, что у Томочки там все в порядке! Ты понял?!

Дверь за мамой захлопнулась. Мы в молчании двинулись на кухню. Я переложил с горячей сковороды на тарелки тонкие замасленные макароны-соломки и щедро присыпал их уже натертым сыром. Потом устроился на углу стола рядом с Мелкой и ненадолго задумался.

- Знаешь, а ведь нам с тобой крупно повезло, - нарушил я установившуюся было тишину.

Мелкая посмотрела на меня с вопросом.

- Мы живем в том месте и том времени, где большинство людей еще являются людьми, - подвел я итог своим размышлениям.

- Может быть, "уже"? - предположила, помолчав, Мелкая, - дальше же будет лучше?

Я покрутил вилку, а потом неуверенно пробормотал:

- Может быть и будет... - намотал макароны и отправил в рот. Прожевал, потом неожиданно для самого себя продолжил: - Ты не поверишь, но это от нас с тобой сильно зависит.

И поперхнулся - настолько умным и пронзительным был взгляд у Мелкой, когда я, подняв глаза, на него напоролся.

- Почему? - как-то необычно спокойно и уверенно улыбнулась она, - я ж тебе верю. Как ты мог это забыть?

- Никак не могу к этому привыкнуть, - признался я, сглотнув, и проворчал смущенно: - Ешь, давай, пока не остыло.

Оставшийся завтрак прошел в уютном и неторопливом молчании. Не знаю, о чем морщилась складочка над переносицей у Мелкой, я же прокручивал в уме свежий улов: теперь мне стало известно, кем именно является тот самый чернявый Минцев из Большого Дома.

Это знание меняло многое: имея в своем распоряжении целый штат контрразведчиков высочайшего класса, Андропов в моем деле предпочел опереться на лично преданного диверсанта.

Такой выбор говорил о многом. Если Председатель КГБ, отринув характерную для него осторожность и лояльность, все же начал столь рискованную лично для него игру (а чем бы это еще могло быть?), то из этого проистекали весьма интересные выводы.

Ну, во-первых - получилось. Он принимает меня всерьез - серьезней некуда. Я достучался до небес, и это приятно.

Во-вторых, и это было, пожалуй, самым важным - можно было предположить, что у Андропова уже сложился свой проект развития советского общества, иначе бы он в такую острую игру просто не полез - он не был карьеристом. А, раз все же полез, то, значит, текущий состав Политбюро перпендикулярен его идеям.

Это было для меня неожиданным. Я представлял, по воспоминаниям доживших соратников, намерения Андропова относительно переустройства СССР в начале восьмидесятых, но не подозревал о наличие таковых уже в семьдесят седьмом. Мне всегда казалось, что именно в предстоящие годы Юрий Владимирович постепенно перерастет рамки Комитета и самоозадачится вопросами социально-стратегическими - недаром же в восемьдесят первом, после смерти Суслова, именно его выдвинули на идеологию: созрел, наконец. Сейчас же выходило, что он уже проделал хотя бы часть этой работы.

Значит, поставив год назад на него, я сделал правильный выбор. Осознание этого наполнило меня гордостью: хотелось выпятить грудь и мощно постучать в нее кулаком.

Теперь мне предстояло скорректировать свои текущие планы с учетом этого важного обстоятельства: раз из-за плеча Юрия Владимировича не торчат любопытные носы коллег по Политбюро, то можно подкачать ему компромат для подготовки к расчистке политического поля в период после Брежнева.

- Я - все, - Мелкая уже успела помыть нашу посуду и переодеться в школьное, а я до сих пор воевал с тугими петлями на манжетах, - давай, помогу.

"Щербицкий и Гришин", - решил я, протягивая ей руки, - "Романов уже отыгран. И Громыко - на всякий случай. К тому же, МИДовский гадючник давно пора проредить. А Кавказ и Средняя Азия пусть тогда подождут своей очереди. Расчищать надо с основных столиц. Да, все так... Остается набрать фактуру и выбрать темп и форму подачи материала".

- Готово, - жизнерадостно прощебетала Мелкая.

По причинам, слишком сложным для моего понимания, сегодняшнего переезда во вновь снятую квартиру она ожидала с каким-то радостным нетерпением.

Другой, не навевающий тягостных воспоминаний район?

Череда событий последних дней успела уже замутить недавнюю злую память?

Что-то еще, упущенное мной?

Мелкая была сейчас словно молодая трава, по которой прошлось случайное колесо - она поднималась. Я подглядывал за этим ненароком заглянувшим чудом самым краешком глаза, боясь спугнуть его своим интересом.

- Что у нас сегодня будет на ужин?

Я выбрал нейтральный деловой тон, но Мелкую это не обмануло.

- А что в дом принесешь, - задорно тряхнула она подрубленной челкой.

- Договорились, - моя засевшая в засаду улыбка вырвалась на свободу, и я, не удержавшись, провел ладонью по девичьим волосам.

Мелкая всегда в таких случаях замирала, замерла и сейчас. В моей ладони умещался и ее затылок, и тонкая напряженная шея.

Я отдернул руку.

- Пошли тогда, - голос мой внезапно сел. Я прокашлялся и продолжил: - день сегодня будет непростой.

Тот же день, чуть позже,

Ленинград, Красноармейская улица

Второй урок выпал на историю.

Я сидел на привычном месте, в третьем ряду у окна. Ветер носил за стеклами крупные одинокие снежинки. Чуть поддувало - за пару оттепелей на рамах кое-где отлипли посаженные на крахмальный клейстер полоски бумаг.

Взгляд мой словно прилип к левому запястью. Там, в хромированном круге, короткими рывками ползла по кругу тонкая длинная стрелка. Вслед за ней мысленно протискивался по римским улочкам и я, то нависая над плечом у Моретти, то елозя на сидении справа от Бальцерани. Та в моем воображении беспрерывно курила, время от времени мелко и сухо покашливала, но, когда шла на обгоны, в глазах этой молодой женщины блестело ребячество. Она с азартом пригибалась к рулю, и упругий ветер рвался через опущенное стекло в салон и теребил темно-каштановые волосы - сегодня, для маскировки, завитые мелким бесом.