Лина Кирилловых - Идущие

— Выговор надо твоей племяннице, ты знаешь, за что… Выговор, который ты, доброта ходячая, не сделал, только ласково так пожурил — да-да, я осведомлён.

— Ну, вспомнил тоже, — сказал Ян, — событие почти трехмесячной давности.

— Так ведь нет гарантий, что она снова это не сделает.

— Вот как за руку поймаем, там и посмотрим.

— Опять накормишь конфетами и по головке погладишь. Дядюшка…

— Не завидуй.

В сетке футбольных ворот среди белизны просигналило ярко-оранжевое — оставленный кем-то ещё с пятницы мяч, убедился Ян, когда, взрывая снег, подошёл поближе. Да, нескоро теперь неофитам играть здесь на свежем воздухе… Надо бы открыть им помимо имеющихся ещё пару локальных площадок. И вернуть мяч в инвентарную спортзала.

— Погоняем? — предложил Рик.

— Это будет выглядеть, как борьба в грязи.

— Ну и что. Скажи проще, что тебе лень.

— Мне лень. Но он всё-таки пригодится.

Совсем скоро мяч был поднят, очищен от налипшего снега и превращён в снеговиковую голову, за неимением пишуще-чертящего оставленную без глаз и рта. Снеговик остался и без рук — лезть в сосновые посадки за ветками по таким холмообразным сугробам никому не хотелось.

— Снеговик-инвалид, — подвёл итог Ян. — С головой-протезом. Вот жизнь счастливая: стой под снегом и ни о чём не думай.

— Ты опять за старое, Ян. Не хочется тебе, ну и не возись с этим контрольным графиком. Можешь оставить мне.

— Чтобы меня потом совесть заела? Нет.

— Сегодня у тебя была отличная возможность заодно отморозить и её. Почему не воспользовался?

Ян похлопал друга по плечу.

— Ты пытался развеселить меня, спасибо, но тут не в графиках дело, — Ян вспомнил о цвете цифр на часах. — Мне нужно кое-что проверить. Во второй половине дня активность дверей возрастает, и идти тогда вниз… нет, не хочу.

— Нулевой? — сочувственно спросил Рик. — А я собрался было предложить тебе добрести до озера.

— Да, — ответил Ян. — Поэтому отложим прочие гулянки до вечера.

Заместитель посмотрел на него — пристально, вдумчиво.

— Нет, — поспешил сказать Ян. — Нет, со мной нельзя. Ты же знаешь.

— Я и не рассчитывал. Просто у тебя теперь тоже кончик носа… только не красный — белый. И скулы. Как всегда при упоминании нулевого. Но за всё это время я так и не понял, злость ли у тебя так проявляется или страх.

— Если бы я ещё сам понимал, — вздохнул директор.

— Я тебя не обидел? — зам вдруг встревожился.

— Брось… Ну, я пойду.

Когда профессор создавал её, он совершенно не озаботился тем, чтобы придумать говорящее название. Ну, Организация и Организация, общность людей, которых связало странное, необъяснимое и чертовски интересное, и этих людей, и себя в том числе, он легко окрестил Идущими, а вот централизованное их объединение в плане должного наименования будто бы сознательно проигнорировал. Ян несколько раз спрашивал у него, почему. Профессор пожимал плечами.

— А не всё ли равно?

Нет, упорствовал Ян, ни разу. Он был молод и не понимал, как такое могущество может обойтись без звучности, которая обозначала бы вес, положение, силу.

— Это всё человеческие тщеславные штучки — если именование, так чтобы погромче, если смерть, то геройская. Скромней надо быть, юноша.

— Но почему тогда вы придумали название нам?

— А я ничего не придумывал, — с удовольствием отвечал профессор, глядя на недоумевающее лицо. — Потому что это не название, а свойство.

Люди-свойства имели, как все прочие, две руки, две ноги и одну любопытную голову, иногда теряли что-нибудь из этого и умирали, ели, пили, спали, пакостили, дружили и дрались. Умели ходить через двери и не знали лингвистических барьеров. Мы, говорил профессор, могли бы быть для общества чрезвычайно полезными, если бы занимались чем-нибудь другим.

— А так что — занимаемся ерундой? — возмущался Ян. — К чему тогда всё это?

— Не ерундой, а рассматриванием. Мы — зрители, если угодно, и предрасположены именно к этому, а вовсе не к действиям и не к изменению. Хотя у кое-кого, несомненно, и возникают подобные мысли, но всё это путь тупиковый, и в конце концов это поймут…

— Странные зрители — со всеми этими исследованиями, изучением…

— Изучение — не изменение.

— Это я понимаю. Но оно ведь не просто так, от скуки, оно для чего-то… Как оно может быть бесполезным?

— Суть в том, что в нашем случае зритель — тот, кто работает лишь на себя. Зритель — потребитель. Погоди, я не договорил. Потребитель специфического вида продукции, о самом существовании которой никто, кроме нас, не подозревает и, соответственно, получить её не в состоянии. Вот так.

— Но им же тоже можно показать. Двери… и то, что за ними…

— И что они с этим будут делать? Это вне их вкусовых предпочтений.

— Э…

— Ну, садись ты, чего маячишь. Попытаться объяснить, что ли…

Профессор утверждал своё вращающееся кресло в относительно неподвижном покое и скрещивал под подбородком худые нервные руки. Он не улыбался, хмурился, потому что вообще улыбался очень редко, и оттого разговор превращался почти что в лекцию. Возможно, он видел в Яне немного туповатого студента, но, как всегда, был очень терпелив.

— Тогда объясните мне ещё, пожалуйста, — просил его Ян, — когда и как всё это началось. Когда начались Идущие. Это ведь вы их — нас — открыли?

— Не совсем так. Просто однажды открыли меня.

Не совсем так началось, и не совсем здесь, потому как профессор сказал ему, уже весьма к тому моменту разговора запутавшемуся (а разговор всё длился), что появилась эта самая продукция и сразу появились те, кто её ест — всё едино, что завезли в магазин новый экзотический фрукт. Большая часть людей сморщилась, — фу, невкусно — а кто-то кинулся сметать с прилавков тоннами. Только в данном случае кинулись те, кто увидел, для остальных-то это просто несуществующее, пустота.

— Завезли извне. Где-то раньше уже было. И кто-то здесь словно бы распробовал, признал. Эти признавшие — мы. Да, я, должно быть, первый, а потом и прочих нашёл…

— Хорошо. А кто тогда завёз?

— Без понятия, правда.

Возможно, профессор лукавил — уж очень честными были тогда его стально-серые глаза.

— И вот что по поводу тех, кому, как ты предлагаешь, можно было бы показать то, на что смотрим мы. Я им не доверяю.

— Но почему? Они ведь тоже люди.

— С такими же недостатками и достоинствами, да, я знаю. Если на то уж пошло, кое-кто в Организации тоже заслуживает самого пристального наблюдения, потому как темны уголки человеческих душ, и не каждый туда пустит с фонариком… Никто не пустит, будь он в здравом уме. А там живут черти и иногда выглядывают из человеческих же зрачков, как солдат из амбразуры дота.

Ян устало тёр лоб.