Виктор Тюрин - Цепной пес самодержавия

– Вот только одного не могу понять, зачем тебе так рисковать?! – продолжил он свой монолог. – Другой бы на твоем месте трижды подумал, перед тем как пойти… почти на смерть. Да это самое натуральное самоубийство! Я же человек, который хочет жить, ты это понимаешь?! Вот почему ты сейчас не радуешься жизни?! Ты ведь совершил подвиг, спас жизнь товарища и при этом остался живой! Вот прямо сейчас ты сидишь, пьешь пиво и ухмыляешься. Вот и все твои эмоции! А как ты стрелял! Ты хладнокровно и расчетливо расстреливал германцев, словно те изображали мишени в тире!

Я усмехнулся, видя, каким способом этот волевой и сильный человек выплескивает свой накопившийся за эти дни страх.

– Ему смешно! Именно поэтому ты мне иногда кажешься отлитым изо льда.

– Миша, к чему весь этот разговор?

– Не знаю. Просто иной раз хочется убедиться, что ты живой и нормальный человек.

– Убедился?

Еще один взгляд и ответ-вопрос:

– Может, мне, Сергей, пора начинать верить в ангела с железными крыльями?

– Это лично твое дело, – недовольно буркнул я, так как разговоры на эту тему меня раздражали.

– Да мое. Лично мое, – словно в какой-то задумчивости проговорил полковник, глядя куда-то мимо меня. Он как-то неожиданно сник, и мне было ясно, что его недавний всплеск эмоций не был своеобразной реакцией на освобождение.

– Что с тобой, Миша?

Он посмотрел на меня. У него был взгляд предельно уставшего человека.

– Знаешь, Сергей, вчера ночью я только под утро забылся. Сон был короткий, но яркий и четкий. Митька приснился. Студент был живой, веселый и какую-то мне веселую историю рассказывал.

Я внимательно посмотрел на Пашутина.

– Он мертв?

– Меня взяли утром на выходе из номера, я даже толком не успел понять, что происходит, как получил порцию хлороформа, а очнулся уже спустя несколько часов, в подвале, рядом с телом Дмитрия. Лицо, руки… Его пытали. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Спустя несколько часов ко мне в камеру пришел глава немецкой разведки в Берне фон Крауф. От Дмитрия он знал о месте встречи и теперь предлагал мне в обмен на свободу сдать им тебя. Услышав его предложение, я сразу дал согласие, потому что из того положения, что я оказался, это был единственный выход. У меня не было желания медленно умирать под пытками, а такой вариант давал мне шанс для побега или пулю, которая намного предпочтительнее медленного и мучительного конца. К тому же я считал, что тебя в Швейцарии уже нет, и был настолько в этом уверен, что стоило мне увидеть тебя, я даже в первый момент не поверил своим глазам.

– Ты знал о снайпере?

– Еще бы! Его посадили из-за меня, а меня предупредили: только дернись… Погоди! Ведь он стрелял в тебя! Но почему?

– Думаю, что они решили сначала ранить меня, а уже потом брать. Думаю, из-за страха, что так со мной не справятся.

– Вон оно как, – протянул Пашутин. – А я-то думал, как они тебя упустили. Ты, значит, наделал трупов и сбежал. Сколько положил?

– Троих.

– Силен. И сегодня двоих. Так ты скоро всю германскую разведку переведешь.

– Будем считать, что мы сторицей отплатили за Сухорукова.

– Нет! Это ты расплатился, а я – нет! Перед тем как уйти, я поклялся перед телом Дмитрия, что если останусь жив, приду и убью этих тварей. Всех до одного!

Его взгляд изменился, стал тяжелым, злым, давящим, а руки, лежащие на столе, сжались в кулаки, да так, что побелели костяшки пальцев.

– Тогда чего мы сидим? – спросил я его.

Пашутин бросил на меня недоуменный взгляд, словно не веря в мои слова.

– Ты предлагаешь пойти прямо сейчас?

Я согласно кивнул головой. Он как-то по-особому посмотрел на меня, потом зло усмехнулся и воскликнул:

– Око за око, зуб за зуб!

В его словах не было пафоса, а только неутоленная ярость. Сейчас он напоминал не человека, а палача, готового пролить сколько угодно крови для утверждения справедливости.

– Тогда давай готовиться.

Публичный дом мадам д'Оранже был похож на праздничную елку из-за обилия цветных лампочек, развешанных гирляндами на фасаде здания. Пройдя мимо дома, Пашутин свернул за угол, после чего провел меня к арке проходного двора, расположенного наискосок дежурного входа в бордель. Нам хорошо было видно, как под неяркой лампой в жестяном абажуре, висевшей на козырьке над дверью, стоял охранник, засунув руки в карманы пальто. Его лицо выглядело бледной размытой тенью из-под полей шляпы, но я не сомневался, что он настороже и внимательно наблюдает за всем происходящим на улице. Время от времени он оглядывался по сторонам, переступал с ноги на ногу и ежился, поводя широкими плечами под толстой тканью пальто. Ветер, гуляющий по проулку, был холодный, сырой и резкий, пронизывающий до костей. Спустя какое-то время охранник достал часы и посмотрел время.

Как мне рассказал по дороге полковник, публичный дом является штаб-квартирой немецкой разведки. По его мнению, это был наилучший вариант для встречи с агентами и осведомителями, которые приходили сюда под видом клиентов. Здание почти целиком было отдано под публичный дом, только черный ход вел к отдельной части дома, куда не было хода никому. Отсюда имела начало лестница, ведущая в глубокий подвал, расположенный под домом. Немецкая разведка приспособила его для своих тайных нужд. Комната для допросов, две камеры для заключенных, а также кабинет для особо тайных, приватных бесед. Всего это Пашутин не знал, но ему нетрудно было догадаться, когда его проводили мимо них.

Некоторое время мы наблюдали за охранником. Темное покрывало зимнего вечера надежно скрывало нас не только от глаз агента, но и от любого другого постороннего взгляда. Весь расчет был на бесшумность оружия и отравленные пули, которые должны были обеспечить тихую смерть часовому и его сменщику. Теперь нам оставалось только ждать. Вот охранник снова достал часы и посмотрел на время, затем спрятал их, после чего развернулся к двери и стукнул несколько раз. Я ожидал, что дверь откроется, и приготовился стрелять, но вместо этого в двери открылось маленькое окошечко на уровне головы. Оно выделилось ярким квадратом на фоне темной двери. Охранник перекинулся с кем-то короткими фразами, после чего окошко закрылось, а спустя минуту распахнулась входная дверь. Охранник, стоящий на улице, немного посторонился, и я увидел темную плотную фигуру в проеме двери. Не раздумывая ни секунды, я поднял пистолет и произвел два выстрела. Две фигуры охранников какую-то секунду стояли неподвижно, а потом медленно и беззвучно стали заваливаться на землю. Выскочив из-под арки, мы кинулись к открытой двери. Есть еще там кто-нибудь или нет?

Нам повезло, больше никого не было. Мы быстро втащили охранника внутрь и закрыли дверь. Теперь я смог оглядеться. Короткий и широкий тамбур, в котором стоял диван и урна. Пол закрывала грязная дорожка, тянущаяся к двери, расположенной на противоположной стороне коридора. Бросил взгляд на охранников, чьи лица сейчас напоминали посмертные маски-слепки.