Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик. Части 1-18

Вот так и двинулись. Пулеметчиков на дороге и патрулей сняли чисто, без звука. Начали уже рогатки с дороги растаскивать, колючку резать, да тут то ли кто-то из тевтонов до ветру собрался, то ли часового в темноте пропустили, только германцы тревогу подняли. Из блиндажей повылезали, – и бегом к дороге. Тех, кто впереди по окопам мчался, из мадсенов быстро положили, остальные же повыскакивали из траншей, – и к нам. Я тут и приказал залповым огнем ответить. По два взвода, – это почти сотня выстрелов одновременно. Три раза отзалпировали, колбасников покосили здорово. А там уже и трофейные пулеметы у дороги в дело вступили, оставшихся поприжали, дали всему остальныму отряду пройти. Берг только замешкался. Батарея последней проходила, у одной пушки лошадей шальными пулями убило, а германцы, видя это, в атаку бросились. Роман Викторович с парой солдат пытались отстреливаться, да тевтонов с два десятка было. Так бы и добили их, да, вот спасибо вахмистру Митяеву, подоспел на выручку. Казаки их в шашки взяли, никто и пикнуть не успел, всех в капусту порубили. А Григорий Михалыч Берга на себе из боя вытащил. Так что подпоручик ему жизнью обязан. Я начальству вашему уже рапорт написал с ходатайством о награждении, – заслужил казак!

– А солдатский телеграф ваши трофеи до двух-трех батарей с обозами раздул. Мне в этом чуть ли не на икону божились. Убитые и раненые еще есть?

– Убитых четверо, раненых – с десяток, все мои. Ваши солдаты, Денис Анатольевич, словно заговоренные, ни одной царапины ни у кого! Как Вы их так вымуштровали, нет, научили?

– А мы бегаем много. – Первыми смеяться стали Оладьин с Михалычем, остальным пришлось объяснять подробней, но последние фразы «Не доходит через голову, дойдет через ноги» и «Если в сердце нету хода, через печень постучим» утонули во всеобщем хохоте.

Федоренко все-таки не оставил своей затеи и поймал меня с папиросой возле открытой форточки. Закурил свою, затем, почти умоляюще глядя в глаза, спросил уже в…надцатый раз:

– Денис Анатольевич! Ну все же… Слово офицера – никому!.. Что было там, в крепости?..

– Игорь Александрович, Вы же должны понимать, что подробностей я не могу сказать. Добавлю только, что непосредственно перед взрывами было несколько винтовочных выстрелов…

Следующее утро принесло радостные новости. После того, как написал все требуемые капитаном Бойко рапорта и даже поторговался с ним до легкой хрипоты насчет количества крестов и медалей, последний обрадовал известием, что отзвонился Дольский и доложил о готовности новой базы к приему личного состава. Штаб с завтрашнего дня тоже собирался передислоцироваться, и, уже точно, не в Глубокое, что вызвало бурные эмоции штабных, невыносимо уставших от хлопанья дверей, шелеста казенных бумаг, звонков телефона и стрекота аппаратов Бодо, в общем, от всех превратностей тяжелейшей службы вдали от передовой. Учитывая, что они, как белые люди, собирались двигаться по «железке» эшелоном через Барановичи на Минск, сопровождавший их автоотряд остался почти не у дел, и Валерию Антоновичу не составило особого труда оформить нас пассажирами в грузовиках. Бойцы, уже давно понявшие, что «лучше плохо ехать, чем хорошо идти», таким новостям обрадовались и, с регулируемым унтерами и командирами «пятерок» энтузазизьмом, стали собираться в путь. Накидали найденного неподалеку уже ничейного сена в кузовы, «куркули» закопали в него трофейные Максимы и сверху, на всякий случай, прикрыли рогожками, чтобы никто из встреченного начальства не мог на них покуситься. Оставшиеся сорок с лишним бутылок водки под бдительным присмотром Михалыча бережно завернули в лохматки и, переложив тем же сеном, как особо точные и хрупкие приборы, уложили в невесть где найденный деревянные ящики, возле которых тут же нарисовался «караул» из выбранных всеобщим голосованием добровольцев.

Ближе к полудню сборы были закончены, мы тепло попрощались с нашими, уже бывшими попутчиками, предварительно серьезно переговорив насчет дальнейшей совместной службы. Федоренко, как я и ожидал, отказался, мотивируя данным командиру полка словом воссоздавать 249-й Дунайский полк, Николенька Бер и Димитр Стефанов обещали подумать и, если что, связаться с капитаном Бойко.

Уже по дороге от нечего делать прокручивал в голове детали этого разговора, сидя рядом с водилой первой машины, да молча наблюдал за окрестным пейзажем, неторопливо проплывавшим мимо, и радовался августовскому мягкому солнышку, гревшему с уже чуть-чуть начинавшему становиться осенним голубого неба. Несмотря на всеобщую расслабленность, еще при погрузке заметил, что одна из «пятерок» в каждом кузове держала оружие под рукой. В моем авто эту задачу выполнял Зингер, удобно расположившись со своим мадсеном возле заднего борта.

В Минск мы прибыли уже вечером, когда начинало смеркаться. И как раз поспели к торжественному ужину в честь нашего возвращения. Точнее, он не начинался до нашего прибытия. Инициатором мероприятия был поручик Дольский, главным исполнителем – Ганна, наготовившая вкусняшек и на роту, и на полуэскадрон Анатоля. В старых казармах Минского гарнизона на улице Водосвятской, или Пьяносвятской, как ее, по словам Дольского, именовали минчане из-за широко известной пивоварни Иосифа Фрумкина, нас не разместили. Мудрое начальство выделило нам место в недавно построенных казармах-бараках на северо-восточной окраине города за халупами ремесленников и прочего бедного люда, рядом с торфяным болотом и Комаровским полем, бывшим уже давным-давно вотчиной военных. Ну, это, может, и к лучшему, – подальше от лишних глаз и, соответственно, таких же лишних вопросов. Роту расселили напротив драгунской казармы, так что наши кентаврообразные коллеги приняли самое непосредственное участие в пирушке, причем, со своими «наркомовскими» ста граммами, разрешенными поручиком. Новые сосновые бревна, еще не успевшие потемнеть, пьянящий запах смолы, сиреневое закатное небо – все это создавало ощущение какого-то массового пикника на природе.

После первой рюмки Дольский оставил за себя старшим по пьянке Михаила Полякова, длинного щеголеватого корнета, ставшего его замом, предложил мне сделать то же самое, и пойти посидеть к нему в «апартаменты». Сергей Дмитриевич воспринял это, как должное, и через пять минут мы уже сидели в небольшой комнатке, приватизированной Анатолем для себя, за круглым столом, на котором была накрыта «поляна». Посередине белоснежной скатерти, подобно маяку, притягивающему взоры изнеможденных моряков, возвышалась бутылка водки с пробкой, залитой белым сургучом. Справа от нее на большом блюде расположилась горка тонко нарезанной буженины, колбасы и копченого сала. Левый фланг был открыт, то есть место пока пустовало. Роль передового дозора выполняла продолговатая селедочница с ломтиками вышеупомянутой рыбы, замаскированной сверху колечками лука. Диспозицию дополняли стоявшие в резерве бочковые огурчики и хлеб, аккуратно разложенные по тарелкам, и мисочка со сметаной. Сервировка с непривычки поражала воображение. Посуда из одного сервиза, столовые приборы из серебра, хрустальные рюмочки, – на фронте от всего этого давно уже отвыкли.