Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик. Части 1-18

– Так точно, Вашбродь. Благодарствуем. – за всех ответил Семен. Вот так и рождаются стихийные лидеры. Надо запомнить.

– Заканчивайте дела, мне необходимо поговорить с вами. Через пять минут жду вас в канцелярии.

Там от канцелярии – только название, стол, да несколько стульев. Ну да разговор будет официальный, нужно соответствовать. Сажусь за стол, Оладьин устраивается у окна, наблюдает, как казаки шашками машут. Потом поворачивается ко мне:

– Денис Анатольевич, о чем разговор будет?

– Да вот хочу эту троицу в группе оставить. Отпускать их хлопотно, могут разболтать про странных разведчиков. А нам лишние разговоры ни к чему.

– Так попросите капитана Бойко, чтоб поспособствовал. Приказом оформят и всего-то делов.

Ага, а глазки-то хитрые, хоть и напускает на себя простодушный вид. Вот чует моя ж… мое сердце, что «казачок-то – засланный». Ладно, не понравится, будет посланным. В «прекрасное Далёко». Или еще куда…

– Видите ли, Сергей Дмитриевич, мне нужны добровольцы, а не простые исполнители. Чтобы не случилось, как в том анекдоте про… денщика. – Видя заинтересованное выражение лица, рассказываю одну из армейских баек. – Поручик приходит со службы на квартиру, а там его встречает денщик. Вытянулся во фрунт и докладывает:

– Вашбродь! Честь имею доложить, Ваше приказание выполнено!

Поручик задумался на пару минут, потом и говорит:

– Васька, так я же ничего не приказывал!

Денщик в ответ:

– Так точно,! Дык я ничего и не делал!..

– Вашбродь! Честь имею явиться! Стрелок 53-го Сибирского полка Семен Игнатов!

– … Бомбардир-наводчик 6-й батареи 77-й артиллерийской бригады Савелий Малышев!

– … Обозный ездовой 6-й батареи 77-й артиллерийской бригады Платон Ковригин!

Во как дружно, чуть ли не хором. Спелись, красавчики. Ладно, не будем уточнять кто в армии является, а кто прибывает… Оп-па, а сибиряк-то непрост оказался! На гимнастерке Георгиевская медаль «За храбрость» висит. И где же он, шельма, ее все это время прятал? В сапоге, скорее всего. Ладно, поговорим, узнаем…

– Садитесь, в ногах правды нет. Есть к вам серьезный разговор… К своим мы вас вытащили, но больно многое увидали вы за это время. Того, о чем рассказывать никак нельзя. Никому. – Ага, сейчас нагоним страху, мол, слово и дело государево. – Поэтому хочу предложить вам остаться у нас в группе.

Тебя, Семен, хотел бы снайпером оставить, то бишь, «охотником» за гансами. И по лесу ходить умеешь, и в засаде сидеть, и стреляешь – не всякий так сумеет. Будешь на охоту ходить, как раньше, только дичь будет двуногая. Всяко лучше, чем в окопе сидеть. Подумай…

Артиллеристы мне, Савелий, тоже нужны. Дело тебе будет не совсем привычное, фугасы и мины из снарядов делать, да взрывать их у германцев. Ты лаборатористом в японскую был, тонкости знаешь, думаю, справишься…

И тебе, Платон, дело найдем. Не всем в разведку ходить, кому-то надо и за хозяйством приглядывать. Будешь у нас за каптенармуса, денщика, да и так, по хозяйству командовать.

Сидят, думают, переглядываются. Если артиллеристы, вроде, согласны, то сибиряк какой-то мутный. Нахмурился, смотрит под ноги. Тишина в канцелярии напряженная, аж какая-то зловещая.

– Ну, что скажете?

– Ваше благородие, так мы согласные, вон Платошка уже надоел аж со своими причитаниями, мол, чё дальше будет. – Подает голос Савелий, – Тока вот сумлеваюсь я, потяну ли. Посмотрел, как Ваши казаки воюют. А как не сдюжу?

– Тебе, Савелий и не надо будет германцев толпами резать, да в штабеля укладывать. Немного поднатаскаешься, – за себя постоять сможешь. А задача твоя будет – взрывать, мины закладывать. Да и делать это будешь не в одиночку. Найдем тебе грамотных помощников. Согласен? А ты, Платон? Ну вот и ладушки.

Теперь – последний. Семен-сибиряк. Что-то не видно на лице особой радости. Интересно, что ему не так?..

– Ну, а ты, Семен, что скажешь? Вижу, не хочешь. Почему так?

– Ваше благородие, извиняйте, коль что не так скажу. Мы – сибирские стрелки, а не пехота какая, нам бы в полк родимый, обратно. Да и в Новониколаевске ишо с мужиками-промысловыми артель составили земляцкую. Друг за друга клялись держаться. Хотел бы у Вас остаться, да слово дадено – вернуться, если жив буду. – Семен поднимает на меня глаза, полные решимости. – Не можно мне из артели нашей охотницкой уйтить. Нас и так в ней пятеро осталось.

– Жаль, очень жаль. Ты бы мне очень к месту пришелся… – Вдруг в голову приходит интересная мысль. – А давай вот что сделаем! Я к тебе в полк съезжу, коль у вас там артель, с ними со всеми поговорю. Может быть отпустят тебя?

А, может, и всех охотников к себе сагитирую. С их начальством мне проще договориться будет. Если Бойко поможет…

После обеда решил подготовить трофеи для Валерия Антоновича. В смысле, для его вояжа в штаб фронта. Поэтому попросил Михалыча принести пару люгеров, которые у нас остались. Естественно, не длинноствольных артиллерийских. Их я никому не отдам! А какому-нибудь тыловому интенданту сойдет и обычный в обмен на помощь в поисках нужных нам мадсенов. Клинки же пойдут в подарок кому-то более важному и всемогущему. Например, адьютанту командующего, или еще каким-нибудь персонам, приближенным к Верхам.

Митяев вошел с пистолетами в руках, по привычке совершенно без звука.

– Командир, у нас коротких только два осталось. Их отдадим, с чем тренироваться будем?

– Они, Михалыч, сейчас важнее в штабе в виде подарка. Капитан Бойко раздаривать их направо и налево не будет. Не пригодятся. – обратно отдаст.

На лице Митяева была прям-таки написана цитата из «Иван Василича». В смысле – «Чтож ты, сукин сын, самозванец, казенные земли разбазариваешь?!». Но вслух ничего не сказал, положил кобуры на стол. Хотя по поводу самозванца был очень недалек от истины.

– Григорий Михалыч, давай-ка ты клинки подготовишь, ну там подточишь, смажешь. А я пистолетами займусь.

Митяев уходит и через пару минут возвращается с ветошью, оселком и какой-то баночкой. Садится за стол у окна и начинает править шашку. Я тем временем разбираю пистолет и начинаю его чистить. И увлекаюсь этим занятием настолько, что перестаю обращать внимание на то, что происходит вокруг. А потом, прихожу в себя от наступившей тишины. Оселка больше не слышно, Михалыч сидит и медленно ласкает бархоткой лезвие Гурды, как будто гладит шею своего боевого коня. На лице такое похоронное выражение, что мне моментально становится не по себе и немного защипало в носу… Да японский городовой! Придурок из будущего! Для казака шашка – это все! А тут очень редкая и ценная. И видно, что ковалась для войны, а не для парадов… А пошли они все… к одной всеизвестной матери! Тыловым крысам и штабным остального хватит за глаза! Чтобы скрыть собственное смущение, нарочито грубым жестким голосом спрашиваю: