Роман Галкин - Боярин [СИ]

— Странно, — произнес князь и, отодвинув заслоняющую путь ветку, направился к усадьбе. Все последовали за ним. В мыслях я надеялся на то, что бандиты по какой либо причине покинули усадьбу.

Когда подошли, увидели, что второй гвардеец пытается выбить дощатую дверь плечом.

— А ну, Савелий, дай-ка я, — отстранил его Меньшиков, но и его старания ни к чему не привели.

Имя Савелий вызвало у меня какие-то невнятные ассоциации. Я всмотрелся в лицо гвардейца — это тот, что подал мне оружие. Но что мне напомнило его имя? Однако бьющийся в крепкую дверь княжеский денщик сбивает с мысли.

— Как запирается дверь? — спросил я у притихшего Гриньки.

— На жердину, мабуть, — пожал тот плечами.

Не поняв, что он сказал, я обнажил саблю и, молча отстранив Алексашку, попытался просунуть клинок в щель между дверью и крайним бревном. Скрывшись сантиметров на пять, кончик сабли во что-то уперся. Ясно — в бревне вырублено что-то типа четверти. Интересно, Гринька не помнил, что дверь открывается наружу, или втихаря ухохатывался над потугами вбить калитку вовнутрь? Просунув клинок между первой и второй досками двери на уровне пояса, я протягиваю еговверх, но он почти сразу во что-то упирся. Скорее всего это скрепляющая доски калитки перекладина. Но на всякий случай опускаю саблю и с силой бью вверх. Кажется будто препятствие подается, и слышится скрежет по краям дверного проема. Снова опускаю саблю и бью уже со всей силы. Препятствие подается и исчезает. Слышится звук упавшей на землю сухой палки.

Не успеваю извлечь клинок из щели, как в дверь врезается неугомонный Алексашка. Отхожу в сторону и, не спеша вставляя саблю в ножны, наблюдаю за его потугами, с трудом удерживаясь от того, чтобы посоветовать попробовать ударить головой.

— Погоди-ка, Алексашка, — не выдерживает Светлейший и, ухватившись пальцами за выступающую доску, легко открывает калитку на себя.

— Двери в пожароопасных помещениях всегда открываются наружу, — назидательно выдаю в сторону Меньшикова невесть откуда всплывшую фразу.

— Ничего не видно, — сообщает вошедший в калитку гвардеец и добавляет: — Лошади, кажись.

Вхожу вместе со всеми и оказываюсь в абсолютно темном помещении. Откуда-то справа действительно слышится похожее на лошадиное фырканье. Машинально тянусь к заднему карману джинсов, в котором обычно лежит зажигалка с встроенным светодиодным фонариком, но вспоминаю, что обнаружил ее отсутствие еще в первую ночь своего попадалова.

Проникающий сквозь открытый проем лунный свет освещает только усыпанный соломой прямоугольник под ногами. В этом свете замечаю валяющуюся полутораметровую жердину. Это и есть тот запор, который я выбил. Подбираю палку и прокручиваю ее вокруг ладони. Малость толстовата, но все же с таким оружием чувствую себя более уверенным, чем с саблей. Судя по весу, дерево достаточно крепкое, что-то вроде клена, и высушено хорошо. Так что запросто может противостоять сабельному удару.

Пока оценивал жердину, спутники скрылись в темноте.

Следую за ними на звук, шаря палкой по полу перед собой.

Раздается скрип открываемой двери, и впереди прорисовывается противоположный дверной проем, частично заслоняемый фигурами моих товарищей. Становится виднее, и я более прытко присоединяюсь к ним.

Федор вновь расспрашивает о чем-то Гриньку. Тот показывает в сторону большого дома, в котором светятся несколько окошек, и называет какие-то имена.

— Ясно, — почему-то вздыхает боярин и кивает на пленника гвардейцу. Тот хватает бандита за ворот и оттаскивает в темноту. Слышится возня, затем хрип и противное бульканье. Беспокойно зафыркали лошади, зацокали, переступая копытами. Раздается негромкое ржание. В лунном свете вновь появляется гвардеец, вытирающий саблю серой суконной шапкой, наверняка снятой с Гринькиной головы. М-да… Как же все просто у этих людей…

Несколько секунд остолбенело смотрю в темноту, туда, где с перерезанным горлом лежит незадачливый мужичок Гринька, сам отправивший на тот свет немало народу. Очередное конское ржание выводит из ступора. Оглядываюсь и вижу, что рядом остались только Федор и Светлейший. Успеваю заметить тени, мелькнувшие в сторону дома, и в следующее мгновение они сливаются с темной стеной.

— Нешто охромел? — вопрошает князь, заметив, что я опираюсь на палку.

— На всякий случай, — отвечаю неопределенной фразой.

— Машут, — сообщает вглядывающийся в темноту Федор.

— Пошли значит, — говорит князь и вопросительно оглядывается на меня: — Ты идти-то сможешь?

— Смогу, — отвечаю коротко. Не вдаваться же в объяснения, для чего мне нужна эта палка.

Пригнувшись, гуськом перебегаем к дому. Снег под ногами предательски скрипит. Однако из-за промерзших окон доносится приглушенный гвалт и, вроде бы, даже какое-то заунывное пение.

— Во дворе никого, — докладывает встретивший нас Алексашка. — Кто-то есть в сарайке, что подле ворот. Там печь топится. Туда Савелий со Степаном пошли. Посреди двора телега стоит. На ней, похоже, мертвяки навалом лежат. Кто они и сколько их, пока не рассмотрели.

— То обождет, — кивает Светлейший. — Наперво надо о живых позаботиться.

Инстинктивно пригибаясь под окошками, в которые абсолютно ничего не видно, обходим дом с двух сторон — Петр Александрович с денщиком с одной стороны, мы с Федором с другой.

Обогнув боковую стену, застываю от открывшегося зрелища. Много смертей повидал я за последние пару суток, но все это было в горячке боя, в борьбе за жизнь. Теперь же передо мной открылась жуткая до нереальности картина — посреди просторного двора, освещенного ставшим вдруг будто бы более ярким софитом луны, стоит телега, заполненная грудой безжизненных тел. Бросаются в глаза босые ступни, кажущиеся неестественно белыми.

— О-ой, та кохала мэне ма-ати… — вырывается вдруг заунывная песня из неожиданно открывшейся двери и тут же обрывается, оставшись внутри, за той же захлопнувшейся дверью.

С крыльца сбегает мужик и, придерживая накинутый на плечи кафтан одной рукой и пытаясь развязать тесемки на штанах второй, спешит в нашу сторону. Меня он не замечает только потому, что увлечен собственными штанами.

Бросив взгляд на телегу, сжимаю шест обеими руками до хруста в замерзших суставах. Однако, ухватив за капюшон, Федор вдергивает меня за угол. Поворачиваюсь к боярину, ожидая услышать укор в нерасторопности, и в это время прямо на нас выбегает мужик, так и не справившийся до сих пор с тесемками. Находясь к нему вполоборота, ослабляю правую кисть и слегка приподнимаю ею шест, чтобы направить во вражью харю. Словно бильярдный кий с силой толкаю шест левой рукой. Удивленный возглас не успевает вырваться из открывшегося рта. Переносица с хрустом вбивается под череп. Голова мужика резко откидывается назад, хрустом позвонков оповещая о летальном исходе. Машинально, сквозь по-прежнему расслабленную правую ладонь, возвращаю шест в исходное положение. Серый кафтан спадает с плеч бандита, безвольной куклой на снег опускается тело.