Юлия Гай - Один за двоих (СИ)

Убийца ласково улыбается мне и поднимает револьвер. Сердце отсчитывает мгновения до броска…

— Дон… слышу что-то, — вдруг вскакивает, присевший было Педро.

— Разберись и не мешай, — коротко велит тот. Азарт полыхает в глазах командора.

Педро проходит мимо меня не спеша, будто прогуливается по парку, задевает локтем. Я напряжен так, что, кажется, все нервы сейчас не выдержат и сгорят. От легкого прикосновения меня пронзает чуть ли не боль.

— Полегче! — рычу я, пот катится по вискам.

Гаденыш скалится, повернувшись вполоборота. Подходит к двери, касается засова, и раздается громкий треск. Дверь слетает с петель, мои и без того надсаженные нервы рвет кошмарный вой, резкий свет бьет в глаза. От неожиданности я шарахаюсь к стене, замедленно соображая, что сработала светошумовая граната. Лихорадочно пытаюсь сориентироваться, где стоял Алвано перед взрывом светошумовухи. Бросаю тело в центр избы, хватая врага за плечи, сбиваю с ног. В сумасшедшем вое гранаты едва слышен тихий хлопок выстрела. Я падаю на командора, прижимая его к полу; слепой, глухой и оттого окончательно озверевший, тянусь к горлу врага, но командор с чудовищной силой сбрасывает меня. Скула онемела так, будто дантист без наркоза выдернул пару зубов.

А потом вдруг режущий глаза свет гаснет, хотя дикий звук не прекращается. Так бывает, если на светошумовуху набросить куртку.

Я трясу головой и озираюсь. Алвано что-то кричит, я вижу брызжущую из его рта слюну, злые глаза, растрепавшиеся волосы. Танюшка у печки сжалась в комочек, зажав ладонями уши; лицо сметанно-белое, а глаза подернуты пеленой близкого обморока. Возле лавки ярким факелом полыхает куртка Педро. От двери сильно дует, по избе кружат снежинки. С трудом поворачиваю голову, и бешеный рык рвется из груди: из дверного проема торчат такие знакомые ботинки на рифленой подошве — имперского образца, выпускаемые специально для танковых частей. Не помня себя, кидаюсь к двери — Жан Веньяр лежит поперек порога, головой на заснеженной ступеньке. Рядом с безвольной рукой ярким пятнышком светится прямоугольничек «V4». Грудь капитана еще неровно дергается, кровь выплескивается из крошечного отверстия, растекается по куртке темным пятном. В попытках сделать вздох его лицо мучительно перекошено, губы дергаются, на них пузырится пена, розовая струйка ползет от уголка рта.

— Жано, — беззвучно кричу я в жутком вое светошумовухи.

«Так и знал, что ты вляпаешься!» — сказал бы он, если б не умирал.

Выпрямляюсь с судорожно стиснутыми челюстями. Зубы скрежещут так, что заглушают звон гранаты. И вдруг какофония прекращается. Мир наполняется звуками терпимыми и разнообразными. Педро затаптывает полыхающую костром куртку, Алвано с раздражением морщит нос, но дуло магнума снова смотрит мне в лоб.

— Nino, идиот! Почему так долго?!

— Простите, дон, — смиренно отвечает юноша.

Внезапная мысль-догадка возникает при взгляде на изящного Педро, его маленькие, будто детские ладони. Помню, как эти ладошки умеют душить. Вот ты какой, «nino»!

— Вот досада! — сокрушается командор, который прежде был преподавателем. — Нашему развлечению так и норовят помешать…

Мне больше нельзя ошибаться! Алвано не шутник, а сумасшедший маньяк. У него все просчитано. Я в его руках. Скотина знает, что начни он мучить Таню, я сам себя разрежу на куски, чтоб это прекратить. Но, кажется, я тоже нащупал его слабое место.

— Мой ход, гаденыш.

Шаг в сторону Педро, тонкую шею в жесткий захват (лишь бы не задушить), быстро выхватываю из-за пояса маленький дамский револьвер — как раз под ручонку такого сосунка.

— Только шевельнись, и ему конец!

Алвано дергается, я вижу, как дрожит его рука. Испугался, придурок? То ли еще будет!

— Брось ствол, руки за голову.

В глазах командора полыхают ярость и страх, он медленно опускает на пол магнум и так же осторожно поднимает руки за голову.

— Встать к стене. К стене, скотина!

Алвано выполняет и этот приказ. Педро в моих руках обмяк, испуганный, я чувствую, как дрожат его колени.

— Таня, — окликаю я девочку, — марш на крыльцо.

Танюшка вся дрожит, белые губы трясутся. Похоже, дочь командира Светлова совершенно потеряла самообладание. Плохо! Нам еще далеко до победы.

— Таня! Быстрее!

— Даааан, — пищит она, бессмысленные глаза наполняются слезами, — а ты?

— Марш! — ору я.

Она делает неуверенный шаг к двери, еще один. Мне кажется, это никогда не закончится.

— Иди же, дуреха!

Движение командора не застает меня врасплох, так и знал, что выкинет какую-нибудь штуку. Стреляю, и снова раздается сухой щелчок. Дьявол побери эту мразь! Танюшка слабо дергается в могучих руках убийцы, к виску девочки прижато дуло магнума.

Алвано широко и по-детски счастливо улыбается:

— Я же сказал, у тебя один патрон, caro.

Смертельная ненависть перехлестывает, от нее кружится голова и не хватает кислорода.

— Я все равно убью тебя, гадина! — цежу я сквозь зубы.

— Как же вы горазды обещать, — усмехается командор, — с исполнением обещаний уже проблема…

Умоляющие глаза Танюшки безмолвно кричат: «Спаси меня!». А я ничего не могу! Убийца твой и Веньяра оказался сильнее. Много дней я искал его с наивной верой, что смогу сделать то, чего не смог ты. Идиот!

— По лицу вижу, что ты все понял. А значит, продолжаем игру…

— Думал, переиграл меня?

Алвано откровенно забавляется, держа Танюшку под прицелом. Ее распушившиеся волосы лезут ему в лицо, липнут к небритым щекам. Из широко распахнутых глаз непрекращающимися ручейками текут слезы.

— Ты еще глупее, чем я думал.

— Отпусти девочку, иначе твоему nino конец.

Воздух в избе искрится от напряжения. Педро в моем захвате бьет мелкая дрожь. Боится, подстилка командорская!

— Nino, — Алвано больше не глядит на меня, только с нежностью на плененного юношу, — бедный мой nino! Как же так?

— Дон… — хрипит парень.

— Как же так, мой nino, как ты мог!

Я снова не понимаю смысла разыгрываемой убийцей сцены. Как это бесит! С самой первой минуты Алвано держит меня в напряжении, сам оставаясь хладнокровно-расчетливым. А ведь ты, по словам Шику, смог его разозлить.

— Nino, ты скажешь мне хоть что-нибудь? Мне, своему благодетелю, который любил тебя и верил тебе, маленький гаденыш!

— Дон! Por favor! — Педро дергается в моих руках. Он боится Алвано даже больше, чем меня.

— Что, мой nino? Думал, я ничего не знаю? Почему, почему все считают дона Алвано идиотом? От Стивенса с его красноглазыми обезьянами до моего родного племянника. Nino! А я ведь верил, что ты исправился, что больше не будешь играть в эти взрослые игрушки.

Я уже ничего не понимаю, но несчастного Педро приходится держать, чтобы не упал, так его колотит озноб. На смуглом лице юноши выступила испарина.