Павел Дмитриев - Зло побеждает зло [СИ]

Поразительно! Как взрослый человек способен нести подобную бело-черную муть? [60] По Оруэллу – привычка бесстыдно утверждать, что черное – это белое, вопреки очевидным фактам. И не только: ещё и верить, что черное – это белое, больше того, знать, что черное – это белое, и забыть, что когда-то думал иначе. Воистину, незнание – сила!

От расстройства и скуки я было принялся наблюдать за официантом, который сосредоточенно пихал в держатель патефона маленькую стальную иголку, как видно, это приходилось делать всякий раз при смене пластинки.

Небрежения Борис Абрамович снести не смог. До неприличия повысив тон, он завершил свой право-левый спич яркой тирадой:

— Дорогие товарищи, почитайте вы, наконец, газеты! Как счастливы эти люди! Первого января, когда начнется второй пятилетний план, уровень их жизни увеличится втрое. Сталин четко сказал! Поэтому вы должны читать газеты. То, что вы видите своими глазами, создает у вас неправильное представление о нашей системе!

Сперва я принял его слова за шутку или, хотя бы, гиперболу. Однако абсолютно серьезный вид указывал на обратное.

— Хорошо, — на всякий случай я попробовал сменить тему. — Вот, — ткнул пальцем в крупное фото лидера на первой странице "Правды", — его избирают?

— А как же!

— Значит и другого смогут?

— Если не он, то кто? — возмущенно вскинулся мой собеседник.

— Но поз-вольте, вы же коммер-сант?

— Красный купец, нас не обижают! Да, стричь нэпмана – право государства, [61] Цитата из статьи Л. Сосновского (расстрелян в 1937 году) в "Рабочей Газете". но взамен советская власть дает всем гражданам страны невиданный в мире рост. Только послушай, в три раза, целых три, за жалкие пять лет! Не то что у вас!

— Поз-вольте! У нас с воло-сами не отре-зают голов! — я кстати припомнил карикатуру из "Иллюстрированной России".

— Эх! Да ты же буржуй, все равно не поверишь, верно начитался эмигрантских страшилок в своей Германии!

— Вы правда не боитесь?! — искренне изумился я.

— Да у меня в самом Смольном свояк служит, партийный, к товарищу Кирову вхож!

— Это многое объяс-няет…

— Что ты вообще понимаешь! Да я за идею хоть сейчас всю свою торговлю брошу! Главное чтоб партия большевиков крепкой стала, без этих поганых вихляний вправо-влево. Тогда-то мы и покажем всем буржуям, что значит настоящая советская власть. Весь мир про нас узнает!

Ему что, на границе новый мозг имплантировали?! Флешку перезалили? Или Борис Абрамович скоропостижно съехал с глузда на почве верноподданнической истерии? Да не сам по себе, а вслед за фрау Айерштенглер и армянином из Салоник?!

К дьяволу такие диспуты!

— Пойдем! — заторопился я, заодно вытягивая из-за стола Марту. — Тут нам не рады.

Идиотское хихиканье бывшего барина провожало нас до самых дверей.

"Красоту" зимних белорусских пейзажей, впрочем, так же как богатую страшной историей станцию "Дно", мы с Мартой благополучно продрыхли; до Ленинграда добрались глубокой ночью.

Ни спать, ни читать я не мог – за окнами вагона мерцали огни города, в который провалился из сытого благополучия 2014 года. Наконец-то сделан самый первый шаг на долгом пути. Но именно он самый важный! Несколько часов свободы в декабре 1926 не дали мне ничего. Зато в тюремной камере и лагере за полтора года пришлось досыта нахлебаться кошмарного варева – судеб безвинных людей Петербурга, заброшенных чекистами в смрад Шпалерки. Большинство из них до сих пор на Соловках, на барачных нарах или уже под одеялом стылой земли. Тогда как я здесь вновь, пусть лишь в стремлении вернуть артефакт, способный изменить судьбу мира.

— Тёплое место, но улицы ждут отпечатков наших ног, — разгоняя дыханием морозные разводы на окне, тихо прошептал я слова будущего мегахита. — Пожелай мне удачи, Марта! Пожелай мне не остаться в этой земле!

…Доставшийся большевикам в наследство от великой империи Детскосельский вокзал [62] Первоначально Царскосельский, с 1918 года – Детскосельский, в настоящее время – Витебский вокзал. даже в темноте внушал уважение своим видом. Нет, не размерами, соревноваться в масштабах с Берлином дело пустое. Но там – царство скучного рационализма, а тут, в северной столице, даже клепанные фермы дебаркадера украшены литыми бутонами цветов. В залах и переходах тусклые лампы не скрывают, а скорее подчеркивают силу линий и роскошь отделки, выполненной еще в эпоху свечей. Кругом разводы орнаментов, крупная, стилизованная под бронзу лепнина женских голов и фигурок богов. Если лестница – то как в приличном замке, из мрамора и во всю ширь зала. Если механизм "багажной подъемной машины" – то за вычурной чугунной оправой. Если окна – огромные как ворота, да еще большей частью с уцелевшими в революции витражами.

Задержаться в подобии музея не вышло. Редкая, но целеустремленная толпа пассажиров живо вынесла нас наружу, мимо двухростовой статуи умершего, но, если верить транспаранту, вечно живущего в делах Ленина, к морозу, сугробам и торопливому найму профессионалов лошадиного и моторизованного извоза. Мы с немецкой делегацией остались ждать обещанного группового бонуса – бесплатного автобуса. Транспорт опаздывал, так что переводчику пришлось изрядно постараться: занимая время болтовней, он успел пересказать краткий боевой путь более чем десятка героев революции.

Соизволившее наконец-то прикатиться антикварное чудо оказалось размером с маршрутку XXI века. Руль и, соответственно, водитель располагались справа, так что сперва я предположил английское происхождение повозки, с другой стороны, приляпанная к радиатору кругляшка с буквами АМО говорила как минимум об отечественной сборке. [63] Первый советский автобус АМО вместимостью 14 пассажиров был создан в 1926 году на шасси 1,5-тонного грузовика АМО-Ф15. Однако конструктивно он соответствовал уровню десятых годов (послуживший базой FIAT 15 Ter выпускался с 1913 по 1922 год). В любом случае, втиснуться в промерзлое нутро удалось с немалым трудом, зимняя одежда и багаж упорно входили в неразрешимые противоречия с доступным объемом салона. Двинулись только после долгой возни. Но стиснутый со всех сторон плечами и чемоданами, с Мартой на коленях, я мог только прислушиваться к натужному вою явно перегруженного мотора и скрежету примитивной трансмиссии.

Угловая махина "Астории" встретила несвежим швейцаром – мешковатое суконное пальто и фуражка с латунной кокардой никак не соответствовали статусу лучшей гостиницы Ленинграда. Пускай, не отель красит место, а место красит отель. Кому есть дело до нарядов прислуги, когда слева солидный кусок ночного небосклона заслоняет купол Исаакия, справа – на высоком постаменте гарцует вздыбленный конь Николая Павловича? А еще где-то совсем рядом, всего в полудюжине кварталов, меня ждет главный приз – смартфон!