Алексей Живой - Легион: Рим должен пасть. Карфаген атакует. Ганнибал Великий

Разговор о деньгах Квинт завел не зря. Его душила непомерная жаба – ведь Гней не забыл своего обещания, и Федору выплатили тройное жалованье за день, которое он отказался тут же пропить или истратить на баб. Да Вентурий еще принес кошелек от вылеченного опциона из манипулы Гая Флавия Кросса. В общем, Федор в одночасье вдруг сделался состоятельным новобранцем. Но от работ не отлынивал и денег центуриону не давал. Куркулил. Мало ли что может произойти, лишние деньги не помешают. Но, собственно, случая потратить их вне стен казармы тоже не представлялось. Служба. Нет, пирушку Федор, конечно, закатить пообещал. Причем в тех же банях. Но без излишеств. Только по маленькому жетону на нос. На крепкозадую Идиллу хватит.

Повинуясь приказам, все четыре названные манипулы разделились и под предводительством центурионов направились к своим кораблям. С каждой квинкеремы на пирс были спущены специальные крепко сколоченные сходни, по которым морпехи поднялись на верхнюю палубу, где выстроились вдоль борта. Все новобранцы из манипулы Гнея, в том числе и Федор, по привычке озирались по сторонам.

Когда они оказались на палубе и судно после звонких и отрывистых трелей флейтистов, напоминавших свистки, сдвинулось с места, выяснилось, что власть всесильного «бычка» здесь ограничена. Кораблем, быстро направлявшимся к выходу из военной гавани Тарента, командовал капитан, с виду напоминавший греческого пирата в римском облачении. Возможно, он и являлся греком по крови, как, впрочем, многие жители этого города. Несмотря на блестящие доспехи, шлем с огромным красным плюмажем и дорогой плащ, его выдавал орлиный нос и мощная челюсть. Звали капитана Публий Крац Кальвин, о чем он сам сообщил новобранцам, не дав сказать и слова внезапно присмиревшему «бычку», видимо, желая сразу показать, кто на корабле хозяин. Но тем не менее командиров было все-таки два – Публий, капитан, отвечавший за мореплавание, и Гней, командир правого крыла первой центурии и всех остальных морских пехотинцев. Тот же порядок – как некогда читал об этом Федор, а теперь видел своими глазами – сохранялся на всех кораблях римского флота.

Честно говоря, эта римская демократия все только усложняла и вызывала у Чайки легкое недоумение. Собственно, на корабле такой порядок он, в принципе, одобрял. Вряд ли Гней был таким же хорошим мореходом, как бойцом. Но вот два консула на армию и, особенно, два командующих, – военных трибуна, – на легион, то есть на одно и то же место, с его точки зрения, казалось явным перебором. Тем более что командовали они через день. У римлян просто не было места в системе, где командовал бы только один человек и постоянно. Впрочем, Федор сейчас выполнял простой воинский долг гражданина Тарента и не слишком беспокоился о том, что еще надумают умники в белых тогах, восседающие на скамьях сената в далеком Риме. Со своими командирами у него путаницы не случалось.

Перед тем как их отправили заселять четвертую нижнюю палубу, Федор вдоволь налюбовался верхней. Квинкерема «Гнев Рима», в отличие от карфагенской, выглядела крупнее. Кроме размеров он обратил внимание и на прочие отличия, замеченные еще во время пребывания в порту. Основными достопримечательностями являлись возвышавшаяся ближе к корме башня, с чьей площадки Публий Крац Кальвин недавно выступал перед строем морпехов, и большой абордажный виадук, назвать который «мостиком» у Чайки вблизи этой конструкции просто язык не поворачивался, поскольку сие сооружение вытягивалось на десять с гаком метров в длину, при ширине метра полтора. И называлось «корвус», как помнилось из прочитанного в прошлом, что в переводе означало ворон. Этот «мостик» был снабжен бортиками и металлической загнутой шпорой на конце, вернее, крюком, напоминавшим клюв хищной птицы, из чего, видно, и происходило его название.

Сейчас, когда корабль выходил из гавани, «корвус» находился в вертикальном положении и крепился с помощью системы блоков и веревок. Но, судя по мощному основанию и каким-то хитрым рычажным приспособлениям, разворачиваться он мог в любую сторону. Бросив взгляд на корму, где располагалась подвешенная на талях шлюпка, Федор обратил внимание, что ахтерштевень 54загнут высоко над водой и выполнен мастерами-резчиками в виде головы лебедя.

Словно в ответ на его мысли Гней Фурий Атилий, спустившийся с башни, громко крикнул, перекрывая свист ветра, начавшего усиливаться, едва они вышли в открытое море:

– Сейчас вы осмотрите свои места на корабле, где будете жить в дальних походах. Их вам покажет ваш инструктор по морским уставам Домиций Аст Требра, – центурион хлопнул по плечу шагнувшего вперед рядового легионера в обычной форме, но, вероятно, немало повидавшего, о чем свидетельствовало два неглубоких шрама, рассекавших его лицо через щеку и висок.

– Он расскажет вам, что можно делать на корабле, а чего нельзя, – вставил слово капитан, по-прежнему наблюдавший за новобранцами со своей башни.

– А потом он же покажет вам, как использовать в бою «ворон», – закончил Гней Фурий Атилий, покосившись на башню.

– Все за мной, – приказал рядовой Домиций и, не обращая внимания на реакцию опционов, направился вниз по ближайшей лестнице.

Когда обе центурии, гремя оружием, спустились на четвертую палубу, Федор тут же увидел слаженно работавших гребцов. Между ними прохаживался надзирающий, отдавая приказы, а в центре палубы стоял флейтист, то и дело подававший ритмичные сигналы, повинуясь которым накачанные мужики на веслах меняли ритм гребли. Ни плетки в руках надзирающего, ни кандалов на ногах самих гребцов Федор не углядел.

– Слушай, – спросил он вполголоса у Квинта, когда моряк-старослужащий определил первой центурии отгороженное место на корме, заполненное деревянными лавками и отделенное от гребцов переборкой с нешироким проходом, но без двери, – а гребцов, что, разве не из рабов набирают?

– Ляпнешь тоже, – хохотнул Квинт, заняв лавку и пристраивая рядом свой щит и пилумы, – да кто сюда рабов пустит! От свободных отбою нет. Они тут такие деньги заколачивают, нам с тобой и не снилось! Правда, пахать приходится похлеще нашего, но привыкнуть можно ко всему. Сам знаешь. Зато почет. Гребец на военном корабле – занятие уважаемое. Даже позначительнее рыбного промысла будет. Я сначала хотел сюда податься, да потом передумал. Мне под парусом ходить больше нравится.

Это открытие слегка потрясло Федора. «Вот это да! – подумал он, тоже опуская щит на палубу и поглаживая шершавое дерево борта. – А я-то, дурак, всю жизнь полагал, что на веслах только рабы сидят».

Между тем вернулся Домиций, определивший зону обитания солдатам из второй центурии, оказавшимся палубой ниже, и велел всем снова подниматься наверх. Настала пора приступать к активной тренировке.