Марина Ясинская - Оборотная сторона героя

В полицейском отделении у покалеченных в недавней драке парней изъяли документы и личные вещи, составили описи и протоколы, проигнорировали их вполне искренние просьбы «Товарищ начальник, нам бы в больничку» и посадили их в «обезьянник». Вскоре туда же привели и мужика, что их отделал — у того не было с собой документов, и его задержали для установления личности.

Сидя на холодном полу, Ломец тихо зверел. Хохлома и так на него злится, а когда узнает и об этом приключении, Ломцу точно не сдобровать. Одно утешает — Бюргер сел в лужу вместе с ним, так что вряд ли именно он теперь потеснит Ломца с позиции правой руки Хохломы. А гомик этот, хотя сейчас уже ясно, что никакой он, конечно, не гомик — урод. И приятель его, тот кекс, который его первый раз отделал — тоже урод. Именно после встречи с этими двоими и началась у Ломца чёрная полоса.

За решеткой «обезьянника», тем временем, нарисовалась упитанная мятая морда, смутно показавшаяся Ломцу знакомой. И хотя у него не водилось приятелей среди полицейских, он всё-таки решил приглядеться. И почти немедленно воскликнул, признавая в этой морде своего давнего дружка:

— Пингвин, ты?!

Упитанный полицейский равнодушно посмотрел на него, потом вздрогнул, воровато оглянулся и, подойдя к решетке, тихо спросил:

— Серёга? Ломцев?

— Ага, — осклабился Ломец и расплылся в широкой улыбке: — Это как же ты докатился до такой жизни?

Пингвин, а официально — старший сержант полиции Антон Агапов, смущенно пожал плечами и тихо ответил:

— Да вот как-то так. А что — тут неплохое место, и прикрытие нормальное, и доход приличный, на сытую жизнь хватает… Ну, а ты, ты-то как?

Ломец невесело ухмыльнулся:

— А что, не видно — как?

— Ну, это-то как раз видно, — захихикал полицейский.

— Пингвин, слушай, а нельзя нас всех как-нибудь по-тихому отсюда выпустить, а? Мы в накладе не оставим, зуб даю.

— Выпустить? Щас прошерстим, — закивал Пингвин и удалился.

Вернулся он через полчаса и сообщил, что всё путём, но с Ломца причитается дежурному, составившему протокол, патрульным, участвовавшим в его задержании, ну, и ему, Пингвину.

Сумма оказалась более чем божеской. Можно сказать, вообще почти бесплатно отделались, так как отпускали их под честное слово, потому что столько налички у парней с собой, разумеется, не было.

— А этот — не ваш? — спросил Пингвин, указывая на безразлично сидящего в камере «пострадавшего». Облокотившись плечом о стенд, украшенный портретами находящихся в розыске людей, в центре которого красовалась ксерокопия с огромной суммой, обещанной за поимку какого-то сбежавшего из больницы психа, он задумчиво протянул: — Что-то рожа мне его знакома…

— Не наш, — отмахнулся счастливый Ломец.

Впрочем, радость от освобождения скоро сменилась беспокойством. Едва только Ломец получил обратно изъятые при задержании вещи, он обнаружил аж две смс от Хохломы, срочно вызывающего его на общий сбор к «Сёстрам Хилтон».

Первое сообщение пришло почти два часа назад. Ломцу было страшно представить, в каком бешенстве будет Хохлома из-за такого серьезного опоздания. Правда, обычно старшак не орал, и в ярости его никогда не видели. Но порой мелькало в прозрачных глазах Хохломы что-то такое дикое и безумное, отчего пробирало до костей, и никому не хотелось оказаться свидетелем того, как это нечто вырвется однажды на свободу.

Голова у Илья не просто раскалывалась — казалось, она была зажата раскаленными, сжимающимися все туже металлическими обручами, и черепная коробка должна вот-вот треснуть, как переспелый арбуз. Любое движение отдавалось болью во всем теле, свет резал глаза, стоило лишь только самую малость приподнять веки. Горло пересохло, рот был словно забит песком, кровь пульсировала в переносице.

Илья глухо застонал и попытался перекатиться на бок. Лучше бы он не просыпался! Что произошло?

Воспоминания о прошедшем дне как-то смазались и перепутались. Кажется, он вчера жаловался на температуру и насморк… Да не мог его так скрутить какой-то грипп. И вообще — от банальной простуды так не выворачивает. Даже с похмелья — и то легче.

Илья помнил, что приходил Ян с лекарством. Потом ему стало легче, а после… После начинался туман.

Была битва. Да, точно, была.

Кажется, он сражался. Кажется, убивал.

Долго ли шла битва? Чем она завершилась?

Сколько он проспал? Это всё тот же день — или уже следующий?..

Потребовалась, казалось, целая вечность, чтобы сесть, и еще столько же — чтобы всё прекратило кружиться перед глазами. Затем Илья медленно, стараясь не шевелить головой, оглядел палатку. Взгляд наткнулся на кувшин с водой.

Мозг впервые с момента пробуждения подал сигнал, не связанный с болью: «Вода!» Пересохшее горло спазматически сжалось. Да, ему нужна вода. Много воды. Черт возьми, да он же просто погибает от жажды!

Но кувшин находился аж в противоположном углу палатки. Сейчас преодоление этого расстояние для Ильи было сродни путешествию с Калининграда на Камчатку — он с трудом удерживался в сидячем положении.

Позвать кого-нибудь на помощь?

Нет. В туманной глубине слабым колокольчиком прозвенело напоминание о том, что он здесь — вместо Ахилла, и демонстрировать подобную слабость подчиненным никак не стоит. Кроме того, Илья не был уверен, что сможет издать достаточно громкий звук, чтобы его услышали снаружи.

Словно подстёгнутый отчаянной жаждой, мозг подсказал: «Брисейда».

Точно, девчонка всегда в палатке!

Илья, по-прежнему стараясь не поворачивать шею, обвел глазами внутренности шатра. Увидел Ахиллову пленницу, как обычно, свернувшуюся в клубочек в углу. Она настороженно наблюдала за ним и вздрогнула, встретив его взгляд.

— Воды, — прохрипел Илья.

Девчонка метнулась за кувшином. Трясущимися руками Илья взял протянутую плошку, выпил в два глотка и прохрипел:

— Еще.

Он осушил почти два кувшина, прежде чем почувствовал, что, наконец, напился. В голове немного прояснилось, чуть отступила боль. Теперь можно попытаться восстановить события вчерашнего дня.

Как раз в этот момент в палатку заглянул Ян.

— Проснулся? — поинтересовался он, и, не дожидаясь ответа, всунул ему в руку таблетку: — Пей.

Илья с усилием протолкнул таблетку в горло и откинулся на постель. Ян присел рядом, внимательно оглядел Илью и осторожно поинтересовался:

— Что, плохо?

— Очень, — выдохнул Илья. — Куда хуже, чем вчера.

— Хуже?

— Намного… Что это за заразу такую я подхватил?

— Не знаю. Но разлеживаться тебе нельзя — намечается очередная битва.

— Ян, я пошевелиться не могу — перед глазами карусель.

— Сейчас лекарство подействует, и все пройдет.

— Меня вчера никто по черепу не приложил?