Марина Ясинская - Оборотная сторона героя

«Четверых? Когда это я? Хотя, если их и впрямь около пятидесяти по полю боя шастает…»

— И вот наш отец, повелитель Илиона, прислал нас сюда просить тебя не участвовать более в боях. Зачем тебе город? Всем известно, что золото тебе не нужно, что не ради богатства ты бьешься — только ради славы. А ей ты себя уже покрыл. Отойди от боев, и отец наш отдаст тебе дочь свою, Поликсену, — закончил Полидор и вытолкнул перед собой до этого момента стоявшую позади них фигуру. Сдернул с её головы капюшон, и по белой ткани хитона рассыпались длинные русые пряди, скрывая лицо.

На долгую минуту в шатре воцарилась глубокая тишина.

«Можно гарем открывать, честное слово», — хмыкнул про себя Илья. Везет же Ахиллу — на него со всех сторон так и сыплются царские жены и дочери: сначала Брисейда, потом предводительница амазонок, затем дочка Агамемнона, хотя он её и не видел, теперь вот — дочь Приама… Было бы смешно, если не было бы так грустно.

Неправильно истолковав молчание Ильи, Паммон подошел к девушке и, бесцеремонно схватив за волосы, запрокинул голову, чтобы Илья мог оценить лицо. Поликсена крепко зажмурилась.

— Неужели не нравится?

Илья по-прежнему молчал, задумчиво глядя на дочь Приама.

Не заметивший на лице прославленного воина ни следа интереса, Паммон потянулся к фибуле, скрепляющей концы хитона на плече девушки.

— Хватит, — резко приказал Илья. — Уходите. И тело Троила тоже можете забрать.

Братья переглянулись.

— Так ты принимаешь предложение нашего отца?

— Я подумаю.

— И когда нам твоего ответа ожидать?

«Да когда же они, наконец, уберутся?», — внезапно вскипел Илья. — «Что им ещё от меня надо?»

— Не знаю, — раздраженно передернул плечами он. — Через несколько дней я пришлю вам кого-нибудь, мы встретимся и поговорим.

Троянцы, как по команде, склонили головы и развернулись.

— Эй, вы ничего не забыли?

Сыновья Приама непонимающе уставились на Илью.

— Сестру свою забирайте.

Илья заметил, что Поликсена подняла голову и с надеждой уставилась на братьев.

— Она остается тебе, — покачал головой Паммон.

— Я же сказал, что ещё ничего не решил.

— Пусть будет она у тебя в залог наших намерений.

«Да что это, чёрт побери, такое?» — взвился Илья, вскочил на ноги и яростно рявкнул:

— Я сказал — забирайте сейчас же!

Шатер опустел.

Илья, тяжело дыша, смотрел на тлеющие угли треножника.

Что с ним происходит? Откуда эта злость, эти непонятные вспышки ярости? Почему его всё так раздражает?

Снова накатила волна слабости и усталости. Илья тяжело опустился на жёсткий дифф и натянул на себя пару шкур — его знобило.

«Я просто простыл, — сказал он сам себе: — Я отосплюсь, и мне станет лучше».

Ему казалось, что до прихода сыновей Приама он думал о чём-то важном… что почти понял что-то… Но никак не мог вспомнить, что это была за мысль.

Когда по отделению дежурил Пингвин, на происходящее в камере временного заключения обычно обращали мало внимания. Но в этот раз пришлось сделать исключение — уж очень подозрительная установилась тишина после громких криков и воплей.

Поправляя сползающий с круглого животика ремень, Пингвин не спеша направился к приемнику-накопителю. И застал там следующую картину.

На полу в живописных позах, будто игрушки, разбросанные небрежной рукой, валялись все визитёры отделения: два мелких драгдилера, один наркоман (впрочем, он валялся с тех самых пор, как его привезли), четверо местных драчунов, разбуянившийся сантехник из соседнего ЖЭКа, а также Корж с приятелями, доставленные сюда не по причине каких-либо нарушений, а исключительно с целью материальной выгоды, то есть выкупа.

И только двое не валялись на полу. Один, угрюмый молчаливый мужик, которого привезли сюда несколько часов назад с Серёгой Ломцевым, очень прямо сидел на скамье, а второй — Афоризмыч, бомж со щегольской бородкой и интеллигентным прошлым, сидел на полу, старательно вжимаясь спиной в решетку, и старался без надобности не шевелиться. Постоянного посетителя «отеля Обезьянник», как бич торжественно именовал отделение, Пингвин сегодня впервые видел протрезвевшим. Совершенно из ряда вон выходящее событие — щедро пересыпающий свою речь афоризмами Афоризмыч всегда находился в состоянии «выпимши».

Бесцеремонно ткнув носком тяжелого ботинка в прутья решетки, Пингвин спросил:

— Афоризмыч, чё такое?

Бич медленно, очень медленно повернул голову в сторону Пингвина и, не сводя глаз с молчаливого мужика, сидящего напротив, тихо сообщил:

— Головоломка была.

— А из-за чего?

— Как говорится, есть категория людей, которым кажется, что их недостаточно уважают, когда им не выказывают особого обожания.

Пингвин ткнул носком ботинка уже не в прутья, а в спину Афоризмычу. Ткнул без злобы — к бомжу в отделении привыкли, порой он их даже забавлял.

— Интеллигент, мать твою! Говори по-человечески!

Афоризмыч укоризненно посмотрел на «начальника» и сообщил:

— Интеллигенция есть ругательное слово.

Это Пингвин от бича слышал часто. Настолько часто, что даже запомнил авторство высказывания — Маяковский.

— По морде дать? — деловито осведомился он у бомжа.

Афоризмыч немедленно сообщил:

— Да вон тот мужик с Коржом не поздоровался, когда их сюда доставили. Ну, Корж и пристал: «Ты чё, не местный? Не знаешь, кто я такой?» А тот всё молчал и молчал. Вот так, слово за слово… Ну, то есть, не слово за слово, потому что вот он-то и слова не сказал, но Корж завёлся. А потом, как говорится, кровь ударила в голову одному, а пошла из носа у другого. Ну, то есть, у других.

— Почему у всех?

— Наверное, за компанию.

— А тебя тогда он почему не тронул, раз, говоришь, всех бил?

— Как говорится — зачем со мною драться? Я сам лягу на пол и сам сосчитаю до десяти.

Пингвин покачал головой и оценивающе осмотрел стонущих на полу ребят Коржа. Корж, хоть и был всего лишь шестеркой на побегушках, но зато на побегушках у очень значительной персоны. Потому, по сути, был не просто шестёркой, а шестёрищей. И ребята с ним ходили очень крепкие, уж что-что, а морду набить могли любому, не только группой, но и поодиночке — запросто.

— Значит, это он один их всех, да? — задумчиво переспросил Пингвин, предпринимательские инстинкты которого встрепенулись в пока еще неясном ему самому предвкушении, и принялся прогуливаться вдоль камеры. Смутная мысль все больше и больше облекалась в конкретную форму.

Нет, конечно, курочка по зернышку клюет, и тише едешь — дальше будешь — тьфу ты, Афоризмыч, всё-таки, пагубно влияет, уже и думать афоризмами начинаешь. В общем, основным принципом жизни Пингвина всегда была разумная осторожность: бери понемногу, жадность ведь и сгубить может. Корж, когда в себя придет, отстегнёт ему, Серёга Ломцев занесёт, да и за ночной разъезд он уже собрал себе кое-какую сумму. И вчера так было, и завтра так будет. Потихоньку, не спеша — так и наберёт себе на… На что он себе набирал, Пингвин не задумывался. Ему просто нравилось набирать — медленно, но верно. И мысль о рискованных безумствах никогда не приходила ему в голову, но тут…