Елена Шишкова - Цветочек аленький [СИ]

Как только гонец из виду скрывается, Ольга, улыбаясь по хитрому, прислугу кликает, наставление давая:

— Собак спусти, что б гость дорогой задержаться в пути не надумал.

Вот и осень в разгаре самом, на лугах и полянах в полесье зажигают костры свадебные, да поют песни душевные. Деревья, как жены бояр знатных, в золото обряжаются, цветами яркими с сарафанами девиц спорить желая. Леса густые грибницами обрастают, да кругами ведьмовскими. Бывало, идешь по тропинке, а она тебя к опушке выведет, на которой грибов видимо, не видимо, вот на радостях то дары леса собираешь, не замечая, как леший уж хороводить тебя начал. Оттого и зовут места эти кругом ведьмовским, что плутать тебе век на месте одном, как скоморошья кобыла по кругу ходя.

Все равно, хорошо на Руси в это времечко — урожай уж почти весь собранный, значит, в скором дни наступят праздные, а потом по весне и голодные. Ныне же свадьбы играют с размахом, о грядущем за зря не тужа, дома новым семьям отстраивают, где к зиме брюхатые женушки будут ткать для деток приданое.

Ольга мимо домов городских проезжает, так, что б людям на глаза не казаться. Нет желанья поклоны глядя, молодым за их счастье завидовать. Знает женщина, что судьба ее — жить одной до встречи с Оземом. Нет в жизни более мужчин ее, что часы и минуты красили.

О величии столицы византийской, часами может говорить тот, кто хоть раз причаливал к берегам Царьграда. Омываемый двумя морями, что соединены меж собой лазурными водами Босфора, Константинополь град уходит в высь зелеными холмами, с которых пустыми бойницами величественно глядят крепостные стены. Завораживая усталых путников, приковывают к себе взгляды густые туманы, что ведьмовской дымкой поддергивая верхушки деревьев, искажают очертания сероватого неба. Осень, уже вступив в свои права на землях Царьграда, усталой моросью капает на каменные мостовые, вымывая меж кладкой глинистую грязь. Кутаясь в промокший мех, стоит княгиня у капитанской рубки, в ожидание, когда корабль, скрепя отсыревшими за долгое плаванье досками, причалит к пристани, на долгие месяцы встречаясь с землей грека. Здесь уставший от длинной дороги "Красный петух", бросит на дно тяжелый якорь, позволяя портовым мастерам оттереть гниль и морскую зелень с деревянных боков, выморить корпус от вездесущих клопов и свежими красками обновить корму.

Сойдя с корабля, да попривыкнув маленько к тверди земной после утомительно долгой качки, вышагивает Ольга поступью степенной, по дорожке каменной к стенам дворцовым направляясь. Как и положено обычаями давними, почетных гостей встречая, вдоль тропинки к входу ведущей, с двух сторон стоят воины бравые, да челядь строится, в поклоне приветном склоняясь. Внимания на них не обращая, княгиня глазами ищет того, кто в палаты дворцовые проводить ее должен. А заметив, шаг ускоряет, от сырости промозглой быстрее скрыться надеясь. Вслед за Ольгой бредут караваном бояре, что мудростью стары; счетоводы, дружина да слуги — эти в телегах везут подарки. У двери в бурой мантии лисьей, что порядком от дождя истрепалась, их встречает логофет* византийский, не довольно брови хмуря. От того что гости северные к отливу прибыли, да не менее двух часов в порт зайти не могли, управитель, ожиданием мучаясь, слишком долго под дождем пробыл.

Деловито направившись к Ольге, не страшится логофет сопровождения ее ратного, да главы в приветствии не склоняет, словно не королева пред ним, а девка безродная. Княгиня, уважения к встречающему тоже не кажет, с горделивостью, лишь архонтам свойственной, мужчину разглядывая. Сухопар, да бледноват. Сразу видно не воин, но управитель знатный. Близ логофета стоят старые евнухи, пример с господина своего беря, не любезно к княгине приглядываются глазами черными, словно прицениваясь, сколько откуп за бабу потребуют, коль случится с ней что на чужбине. Переглядами потешаться кончив, провожают Ольгу со свитою в зал, где их примет царь византийский, но у входа останавливают, статус гостей принижая, приглашения ждать заставляют. Замечая смешки старых евнухов, что унижением русов упиваясь, за спинами их перешептываются, отправляет княгиня слуг своих восвояси, взмахом руки властной, а сама, не спросив позволения, смелой поступью в тронный зал не званной заходит. Слышит ропот идет меж прислугою, что покой дворца охраняет, но никто ей дорогу перекрыть не пытается, видно русских здесь все же боятся. Пред царем и главы не склонивши, Ольга речь свою начинает**:

— Мир землям твоим, император византийский. Я — княгиня русская Ольга, желаю здравствовать тебе, жене твоей, — кивком головы императрицу приветствуя, далее продолжает — да детям вашим, что по воли бога, в которого веруете, будет у вас бессчётное множество. По неведению, али не разумению, рабы твои, почестей должных мне не выказав, ждать заставили, за что надеюсь, понесут наказание.

Не смотря на рушение традиций, да устоев двора Византии, Константин, лица не теряя, дружелюбно Ольгу встречает:

— Мир тебе, архонтесса Русов, мы тебя давно ожидаем. Говорят, что леса на Руси дремучи, может, слышала, как волки там гонца моего подрали. Он от них кое-как отбился, весть чтоб мне донести с умети. — Император на Ольгу поглядывает, та лица своего не меняет. Не дождавшись раскаяний должных, речь свою Константин продолжает: — Мы в надежде, что вас минули, неприятности, что в дороге бывают.

— Кто не знает, какими тропами ступать следует, тот всегда неприятность встретит. А коль дорога известна, то и бояться не о чем. — Непонятно княгиня отвечает, думать царя вынуждая, то угроза какая, аль болтовня пустая, а может и впрямь не причастна Ольга к тому, что в лечебнице ни одну седмицу гонец его провел, кусков плоти в бойне со зверем лишившись. Только вот божится подранок, что не волки то были, а собаки натасканные. Приблазнилось?

Долго в день тот вопросы решались, еще дольше споры спорились. Лишь к вечеру позднему, Ольга в покоях, что гостям были выданы, оказывается.

К ней, в юбках платья длинного путаясь, Малфред верная подбегает.

— Утомилась, поди, матушка? Приказать ли воду готовить?

— Обожди, не суетись понапрасну, в ум вернуться бы, после тех споров. — За голову княгиня держится, туман в голове не ясной разогнать надеясь. Неужто, на столько плохи дела в Константинополе, что правителя державы дружественной опоить в застолье решили. Хотя вряд ли то зелья были, скорей просто вина их дурманные с непривычки в голову ударяют. Еще раз кудрями тряхнув, да взгляд в даль устремив, в задумчивости спрашивает Ольга у ключницы своей: — Вот скажи мне, Малфушка, то гоже — императору в мужья к нам проситься?

— Где же гоже? С женой ведь, за столом рука об руку восседал он. Ох, неужто прям сватался? Императрицы не убоявшись? Хотя баб они тут ниже псов дворовых считают, вот видать языком и молотит….