Елена Шишкова - Цветочек аленький [СИ]

— Отчего же не веровать? Верить можно, да надеяться не стоит. И помощь принять не стыдно, коли ее от чистого сердца предлагают, прошений не дожидаясь. Ты ж руки мне сама не дала, в желанье мольбы мои послушать. — Говорит Ольга, да на Морену поглядывает, скажет ли, что не права княгиня в суждениях своих, что не ждала ведьма упрашивание. Но молчит подруга старая, молчаньем своим верность слов Ольги подтверждая.

— Ладно. Коли выбралась, пошли, тут изба моя недалече. Ни хоромы княжеские, конечно, но тебе все равно по нраву придется. — Жестом ведьма в сторону показывает, спорить дальше не желая. И уходят женщины, друг-друга под локти поддерживая, о чем-то своем тихо шепчутся. И коль встретил бы их путник заплутавший, то, пожалуй подивился бы тому, что княгиня киевская с богиней морозов и голода лютого, словно бабы простые спешат куда-то.

Удаляясь от жизни мирской, да от имени отрекаясь, уходит Ольга тропами нехожеными, что б никогда не прознать боль утраты близких. Ей хвалу бы Единому молвить, за то, что в неведение осталась, да не увидала, как три года спустя от событий только что поведанных, под мечами печенежскими сгинул сын ее единственный. После боя изнурительного, на который грек Святослава вызвал, возвращался князь в Киев, да случилось так, что своими же соратниками преданный, на переправе в засаду к печенегам попал. Может к счастью, что никто не расскажет княгине, как князь вражеский — Куря из черепа сына ее любимого кубок сделал, упиваясь победой своей, да бахвалясь пред правителями другими, что чарка его из кости сделана воина бравого, который на земли врагов ужас смерти мечом своим нес. И то славно, наверно, что никогда не увидит Ольга, как внуки ее драгоценные, забыв, что все они одного отца дети, друг на друга мечи поднимут. Да как обагрится Русь от боев бесконечных, кровью братской землю напитав. Несомненно, бы удивилась княгиня, расскажи ей кто, что в бойне этой за города и веси, которые некогда сын ее отвоевывал, младший Владимир победу вырвал. Может, узнав, согласилась бы с Мореной, что действительно кровь Малушкина сильней руды дочки боярской оказалась. А внучок, которого она на руках качала, хитрость бабки своей унаследовав, правителем великим стал.

Тем и приятней слепота, что лишь хорошее в сердце уносишь, в грязной правде ноги не запачкав.

Святослав. Киев. Похороны княгини.

Когда-то давно, уж в какой стороне и не упомнить, старец один, что больше мудростью сед, чем годами, сказал Святославу слова странные:

— Коли б знала птица, что в небе парит, лишь крыльям благодаря, то берегла бы их как сокровище самое ценное. Но не думает птаха об этом, оттого как не ведает, что жизнь и другой бывает. А вот коль потеряет крылья, в драке коту отдав, не станет уж прежней голубка, неба лишенная, так как тот, кто с высока на всех глядеть привык, не сможет в ногах ползать.

Не понял тогда князь, о чем старец молвит, для себя решив, что с возрастом и почтенные мужи разум теряют, но ныне прозрел, когда сам свои крылья потеряв, подле матери их в гроб положил. И нет теперь более опоры той, что в небе парить позволяла, утехам своим предаваться давая. Теперь же, на землю спустившись, придется Святославу ногами идти, жизнь по другому налаживая.

Смотрит князь на то, как тело матери его вместо прощанья должного, в ящик деревянный укладывают, и хочет кричать, что неверно это, что не примут боги в царство свое, ту, кого гвоздями в короб заколотили. Но молчит Святослав, не вмешиваясь, зная, что воля матушки в таком погребении. Странный молебен для бога Единого выслушав, подходит князь к гробу Ольги, пальцами шершавыми крышки касаясь, тихим шепотом слова произносит, Озему и Роду адресованные. Чтоб коль не услышит Единый молитв отца Григория, может Озем с Сумерлой по душу матери явятся, сгнить в черном ящике не позволив.

Чувствует князь, как локтя его чьи-то пальцы касаются, отойти от гроба вынуждая. Видит Святослав, как опускается в землю последняя память, что с предками его связывала. Слышит сын Ольги, как куски земли в яму летят, об крышку короба погребального стукаясь. Понимает мужчина, что закричит от боли такой, которая сердце из груди вырывает, коль не найдет выхода ярость эта, что в душе зарождаясь, мишень себе ищет. Окончания обряда не дождавшись, уходит Святослав, поступью быстрой в подземелья спускаясь. И в голове, от горя туманной, мысли не добрые вертятся. Собственными руками задушить желает, ту, что мать его убить пыталась, скорбный час действиями своими приблизив. Может и сделал бы то, что задумывал сын Ольги, коли бы на пути своем не встретил воеводу старого, что в смертном параде участвовать не желая, тоже под землю спустился, уединения ища.

— Куда бежишь князь Игоревич? Аль приключилось чего? — Подслеповато щурясь, старик Свенельд, хитро на Святослава смотрит, телом своим путь дальнейший князю преграждая.

— Не случилось, но скоро случится. Отойди, не до тебя ныне. — Обойти воеводу сын Ольги пытается, да только Свенельд лишь с виду стар и немощен, на деле же дух боевой не растеряв, то один бок, то другой, князю в проходе подставляет.

— Эх, никому до меня дела нет, все спешат и бегут куда-то, нет бы присесть, отдохнуть, да с дедом побеседовать. Знаю я, куда ты путь держишь, в темницу ту, где княжна вероломная томится. А коль присел бы со мной, да совет внял, то б узнал, что негоже мать сына своего руками голыми душить. То, что баба глупая свершить хотела, не удалось ей, и не она причиной смерти Ольги стала. А вот если ты руку на жену поднимешь, то вовек не отмоешься ни пред Ярополком, что мать тебе не простит, ни пред боярами, к чьему роду Предслава относится. Оттого остановись, отдохни, да чарку меда со мной испей, Олюшку поминая.

Успокаивается Святослав, голосом Свенельда убаюканный, правду слов воеводы признавая. Горячность свою в узду смирив, садится подле друга старого, из рук его чарку принимая.

— И откуда знаешь ты все, Свенельд? Сколько помню себя, ты всю жизнь мою волосом сед, да мудростью простой знатен. Еще отец мой тебе тайны вверял, да Олег плечом о плечо с тобой в походы ходил. Сколько ж весен тебе, старче?

— Сколько есть, все мои, ни одной чужой не прихватывал. — Воевода смеется, от ответа уходя. А увидев, что спокоен князь теперь, да о мести гнусной запамятовал, поднимается с места, под нос бухтя, что сырость казематов прикончат его когда-нибудь, да на палку опираясь уходит.

И пока Святослав на ступенях каменных, что в подземелья сырые ведут, хмелю придается, Свенельд поступью старческой из ворот терема выходит, что б минуту спустя, распрямится, палку откинув, да бороду окладистую поглаживая, по сторонам оглянутся, ища кого-то. Улыбается воевода старый, увидав женщину телесами полную, да с лицом мягким, что с забора, который дом княжеский ограждает, к нему спрыгивает. Плавно бедрами покачивая, как лисица хитрая, баба к Свенельду приближается, голосом переливчатым мурлыкая: